Один мой друг рассказал мне о профессиональном семинаре психологов и психиатров, на котором это было показано очень драматично. Согласно одной из распространенных теорий, у нас, как у детей, когда они собираются заплакать, подбородок начинает дрожать, но когда взрослый заверяет нас, что плакать не о чем, мы бессознательно управляем нашими эмоциями, стискивая зубы и сохраняя лицо неподвижным. На этом семинаре присутствовал блестящий и преуспевающий психоаналитик, человек сдержанный, владеющий собой, несколько холодный в отношениях с коллегами. Психолог, который обсуждал то, как напряжение от невыраженных эмоций влияет на наше тело, попросил выйти добровольцев, и психоаналитик, который считал всю эту затею несколько глупой, согласился. Сеанс начался с тщательно разработанного массажа мышц во многих частях тела. Через 25 минут у доктора начал непроизвольно подергиваться подбородок, и он начал плакать. Наблюдатель, который рассказывал мне про это, сказал: «И вот две печальные слезы прокатились по лицу Джона, и он стал похож на четырехлетнего мальчика, и все выглядело, как будто у него разрывалось сердце. Впервые я понял, что имеется в виду, когда говорят о неудовлетворенных детских потребностях, от которых мы пытаемся избавиться, но они остаются внутри нас».
По мере того как проводится все больше и больше исследований и экспериментов, становится очевидным, что большинство людей, особенно мужчины, которых учили, что плачут только маменькины сынки, заплатили высокую цену за свой стоицизм: болями в пояснице, утомлением и массой других невротических симптомов, которые ограничивают развитие и самореализацию. Это ужасная цена, которую мы платим за невыплаканные слезы.
Иногда случается так, что никто не удерживает тебя от выражения эмоций, но никто и не помогает найти выход для них. У меня был подобный опыт в детстве, когда умер мой дедушка. Мы жили в его доме, когда я была совсем маленькой и была очень к нему привязана. Мне было восемь лет, когда он умер, и меня не взяли на похороны, потому что мои родители, очевидно, хотели уберечь меня от столкновения с этой печальной стороной жизни. Я помню, как я стояла у окна своей комнаты, наблюдая за проходящими людьми и машинами, и не знала, что делать. Я чувствовала, что исключена из числа плачущих в соседней комнате родственников; была изолирована и скована горем. Больше чем через 20 лет, когда я проходила курс психотерапии, вспомнила о том, какое место дедушка занимал в моей жизни, и проплакала почти всю следующую неделю. Я погрузилась в скорбь, которую не пережила осознанно в соответствующий момент, момент его смерти.
Именно эти личные и профессиональные наблюдения заставили меня спонтанно, не задумываясь, отреагировать на слезы Лесли и ее право пережить их. Я не хочу, чтобы дети лишний раз погружались в печаль или чтобы их подвергали излишним страданиям. Я стремлюсь только к тому, чтобы мы уважали их чувства. Расставание с тем, кого любишь, разбитое колено, пугающий укол, смерть дедушки, болезнь или исчезновение щенка – все это мучительные и печальные переживания, и мы узнали, какую высокую цену платим мы, взрослые, за то, что оставляли без выхода неосознанные чувства, таящиеся глубоко внутри нас. Каждый раз, когда мы говорим: «Да, я знаю, тебе больно», мы даем ребенку возможность до конца ощутить то переживание, которое им владеет, для того чтобы ему не пришлось иметь дело с его остатками во взрослом возрасте или не пережить его вообще. Кроме того, углубляем способность ребенка переживать все свои чувства: радость и восхищение – точно так же, как печаль и горе.
Одно из открытий, которое могут сделать наши дети, когда мы позволяем им переживать свои чувства, это то, что чувства изменяются. В тот день, когда я вернулась на побережье, Лесли была в восторге. Она примчалась ко мне домой, мы пили молоко с пирожками и обсуждали состояние моих розовых кустов после грозы. Она сказала мне, что ей с мамой нужно немного морковки, и после того, как мы выкопали несколько штук и она собралась убежать обратно домой, я сказала: «Как я рада опять тебя видеть!» Лесли обернулась, посмотрела на меня мудрыми глазами своей матери и сказала: «Я точно знаю, что вы имеете в виду».
Десять самых важных вещей, которым родители могут научить маленького ребенка
Питер первый день в детском саду. Он подстрижен, одет в новую красную рубашку и перепуган до смерти. Мать Питера не понимает этого, потому что она уверена, что Питер хорошо подготовлен к детскому саду для своих пяти лет. «Ну конечно, – говорит она воспитательнице, – он знает алфавит, считает до ста и может написать свое имя». Но, как вскоре обнаруживает воспитательница, Питер не был готов к жизни в новой обстановке. Он казался скованным, не играл с другими детьми и большую часть дня проводил, съежившись в углу и посасывая палец.