Что для России лучше

Таким образом, основной вектор исторического развития или, если угодно, исторической эволюции

заключается в распространении социализма как практики социальной кооперации и взаимопомощи на все большее число людей и все большие области жизни. Сначала он практиковался внутри узкой родоплеменной группы, затем — внутри отдельного социального слоя свободных граждан; мировые религии распространяют его на общину верующих; современные социальные государства — на все население страны без изъятия. Следующий шаг — кооперация на межгосударственном уровне.

Удастся ли человечеству сделать этот шаг? Если да — оно поднимется на новую ступень исторического прогресса. Если нет — прогресс останется нереализованной исторической возможностью. Не всякое развитие есть прогресс, эволюция, т. е. повышение уровня организации. Развитие может носить и характер инволюции, т.е. понижения уровня организации. Крушение цивилизаций, исчезновение этносов — явление заурядное в истории. По подсчетам современных историков, из четырех десятков когда-либо существовавших цивилизаций в «живых» осталось не более восьми. Если западному капиталу вкупе с буржуазно-чиновничьей кастой удастся окончательно добить Россию, то это количество сократится еще на одну.

Одно можно сказать с полной уверенностью: процессы, которые мы наблюдаем в современной России, восточной Европе и вообще повсюду, где утверждается господство транснационального капитала, представляет собой колоссальную историческую инволюцию,

т.е. осуществление вектора развития, диаметрально противоположного прогрессу. Дело даже не в нищете населения самой по себе (в России всегда жили бедно) и не в благополучии отдельных групп, особенно непристойном на фоне этой всеобщей нищеты и вымирания нации, а в понижении уровня социальной организации общества, в переходе с более высокого уровня развития на более низкий. Переход от «социального государства» к государству — «ночному сторожу» (а на деле — грабителю среди бела дня) и есть возврат

на уже пройденную историческую ступень. Закономерно, что эта гигантская социальная инволюция сопровождается катастрофической деградацией человеческого материала. Подобно тому, как инволюционные процессы в неживой природе характеризуются распадом молекулярных и иных связей сложного целого, так и социальная инволюция приводит к распаду человеческих отношений на макро- и микроуровнях.

Теперь, после всего вышесказанного, мы можем вернуться к уяснению того парадокса, о котором шла речь в самом начале. Почему все социалистические революции произошли не «по Марксу», а вопреки его теоретической схеме: не в индустриально-развитых, а аграрно-отсталых странах? Ошибка в прогнозе объясняется тем, что Маркс видел только одну сторону проблемы — внутрисоциальную, но совершенно выпускал из вида геополитический аспект. Для Маркса, как позже и для Ленина, национально-государственная конкуренция была лишь продолжением и превращенной формой «буржуазной» (хотя исторически межэтническая конкуренция намного старше классовой борьбы вообще). Ленин обозначил эту национально-государственную конкуренцию понятием «империализм», рассматривая её в качестве особой стадии развития капитализма. В любом случае, для теоретиков марксизма геополитические конфликты не имели самостоятельного значения, а являлись лишь производной формой внутрисоциальных. Отсюда — упование на более развитые в техническом и социально-историческом отношении общества.

Но как раз в технически передовых странах, занимавших наиболее выгодные позиции в конкурентной борьбе, потребность в социализме, национальном консенсусе за счет снижения внутриэтнической конкуренции была минимальной. Гораздо сильнее она ощущалась среди наций-изгоев, в «периферийных», неиндустриальных странах, не имевших исторических перспектив при сохранении системы международной капиталистической эксплуатации. Точно так же как христианство зародилось среди беднейших слоев населения, жаждавших морального реванша, так и социализм стал стратегией и тактикой беднейших стран, жаждавших исторического реванша. Для таких стран социализм был единственно приемлемой политикой, способной обеспечить им суверенитет и прорыв на исторически передовые позиции.