Что, если мы останемся

– Когда-то я отправила ему фото, и он его сохранил. На том фото я голая. В день расставания он зашел с моего профиля в Инстаграм, мне хватило мозгов дать ему свой пароль. И он с моего аккаунта отправил фотографию другу и… Написал там такие вещи, словно это я ему изменила. Друг Седрика распространил скриншоты и для меня все уже было потеряно. Дело выглядело так, будто это я за спиной у Седрика навязывалась другим парням. А он якобы из-за этого со мной расстался. Конечно, я пыталась объясниться, но с каждым словом все становилось только хуже. Все случилось именно так, как он сказал. Мне никто не поверил. Когда я рассказала все маме, она посмотрела на меня как на грязь. А потом она сказала, что раз уж он откуда-то взял эту фотографию, то я сама виновата, что такое рассылаю. Это произошло летом перед выпускным классом, и однажды утром ко мне подошел папа и протянул брошюру французской школы. Он сказал, что будет лучше, если я на какое-то время уеду. Пока все не устаканится. Ему предстояла одна из самых важных сделок с Ливингстонами, а наша драма произвела больший резонанс, чем ожидалось. Все случилось как в одном из этих ужасных фильмов про колледж. Я умоляла его меня выслушать. Я не хотела уезжать в Европу, я просто хотела, чтобы мне кто-то поверил. Спустя четыре дня я уже летела в Париж.

И вот мы в Париже. И все уже давно в прошлом, но почему-то я этого не ощущаю. Мне будто снова семнадцать, и я абсолютно беспомощна.

– Поэтому тебе было так важно, – спокойно произнес Эммет, хотя я чувствовала, что внутри у него все клокочет, – дать мне время…

– Это всем должно быть важно! – воскликнула я, и Эммет вздрогнул. – Понимаешь, это ненормально! Это вербальное насилие, это отсутствие уважения, но этого никто не замечает. Он игнорировал мое «нет», будто в наших отношениях для него не существовало границ. Для него было нормальным будить меня, если он позже приходил в постель и… хотел меня. Он заставал меня врасплох, и последнее, чего мне хотелось после такого напряжения, – это засыпать с ним в одной постели. Все почему-то считают, что если парень доминирует в постели и учит тебя, как надо, то это крайне сексуально. Но нет ничего сексуального в том, что ты не можешь спокойно спать, когда он рядом, потому что каждую секунду нужно быть готовой к тому, что он захочет… а ты нет.

Лишь один мускул дрогнул не щеке Эммета. Секунду спустя он заключил меня в объятия. Он так крепко прижал меня к себе, что я непроизвольно ойкнула. Я уткнулась лицом ему в плечо. Все позади, я уже не та девчонка. Я в Париже, и я здесь с Эмметом.

– Это все меня просто невероятно злит. – Его голос дрожал от плохо скрываемых эмоций.

– Я никому не хотела об этом рассказывать. Мне было стыдно. Сначала из-за того, что мне казалось, будто он прав. А потом из-за того, как долго позволяла со мной так обращаться.

– Ты ни в чем не виновата, Эмбер.

– Я знаю.

Эммет еще крепче прижал меня к себе, прежде чем отпустить и посмотреть мне в глаза.

– Черт возьми, ты такая сильная. И теперь я понимаю, почему ты не стараешься что-то доказать родителям. – Он замялся. – Вы больше к этой теме не возвращались?

Я отрицательно покачала головой, крепко стиснув зубы.

Эммет растерянно на меня уставился.

– Эмбер, тебе нужно еще раз с ними поговорить.

– Сомневаюсь, что в этом есть смысл.

– Но они должны узнать, как этот урод с тобой обращался. Как будто твоему отцу все равно! Черт, ты же его дочь!

Я опустила голову, но Эммет взял меня за подбородок и поднес к себе мое лицо. Он смотрел на меня таким проникновенным взглядом, что у меня перехватило дыхание.

– Они всего лишь люди, Эмбер. Они не тираны. И я уверен, что они, как и я, просто хотят, чтобы у тебя все было хорошо.

Я даже не смогла кивнуть. Я смотрела сквозь него и чувствовала себя пустой. Вся ярость и обездвиживающая беспомощность, которые обычно меня переполняли, просто исчезли.

– Как ты можешь так спокойно рассказывать о подобных вещах? – Эммет, качая головой и не сводя с меня глаз, погладил по щеке. – Я еще ни разу не видел тебя плачущей, как бы плохо тебе ни было.

– Потому что я больше не могу, – выдавила я из себя.

Между бровей Эммета пролегла глубокая складка.

– Плакать. Демонстрировать эмоции и все такое. Раньше я постоянно ревела. Когда Седрик на меня орал, когда он не обращал на меня внимания, когда я с ним спала – в такие моменты беззвучно. Последний раз я плакала, сидя в самолете до Парижа в полном непонимании. Почему мне никто не поверил? Как родная мать могла не заметить, что это ненормально? Как они могли просто взять и выслать меня в другую страну? В ту ночь, пролетая над Атлантическим океаном, я плакала в последний раз. Я до смерти устала, было холодно, а потом жизнь просто пошла дальше. Никто в Париже не знал, кто я такая. И в какой-то момент я так приноровилась крепко стискивать зубы и подавлять в себе тоску по дому, что перестала что-либо чувствовать. Больше я никогда не плакала. Даже в те моменты, когда мне очень этого хотелось. Но у меня больше не получалось, Эммет.