Что хочет женщина…

Она даже не вздрогнула. И не пошевелилась, только грудь нервно вздымалась.

– Больше, чем есть у Сьюзен. И я не шутила. Я скорее пристрелю вас, чем позволю жениться на ней.

Он напомнил себе, что она сердится, что все это из-за Джереми Хайд-Джонса, что это следствие напряжения из-за исчезновения Сьюзен. Но все было без толку: ее слова по-прежнему жалили.

Пытаясь выиграть время, сдержаться и не дать себе взорваться и тоже в отместку начать хлестать ее словами, Стюарт стянул перчатки и сбросил пальто.

– Дело в том, – медленно выговорил он, – что я не хочу ее. Сейчас уже не хочу.

– Рада слышать, что здравый смысл взял верх, хотя и немного поздновато.

Шарлотта снова повернулась к окну. Ее фигура отражалась в стекле. Только лицо было скрыто тенью от штор. Он не мог понять, что она думает или чувствует. Что у нее на душе. Все, что он видел, – роскошное женское тело в элегантном платье.

«Сколько мужчин видели в ней только обольстительную женщину? – внезапно подумал он. – Много ли мужчин пытались обнаружить истинную Шарлотту за маской сирены?»

Он неспешно пересек комнату, встал у нее за спиной, как всадник, приближавшийся к испуганной лошади, и осторожно положил руку ей на плечо. Хотя она казалась спокойной, мышцы были каменными, тело – оцепеневшим. Он подобрался еще ближе, слегка надавил на ее плечо. Но она по-прежнему не шевелилась.

«Не сердись на меня, – хотелось прошептать Стюарту. – Скажи, что тебя так расстроило, и я убью драконов и утешу тебя».

Но кто поверит Стюарту Дрейку, беспечному, никчемному повесе, вечно попадавшему в беды и скандалы? Даже сам он не мог себе поверить.

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал он вместо этого, неуклюже пытаясь разрядить атмосферу. Но Шарлотта дернулась, сбросив его руку.

– Не нужно меня уговаривать! – прорычала она. – Я не ребенок, которого так легко улестить. Как вы смеете смеяться надо мной только потому, что у меня сохранились понятия о чести, позволяющие удержать Сьюзен подальше от таких, как вы.

– Шарлотта, – бесстрастно ответил он, хотя терпение, несмотря на все его усилия, было на исходе, – успокойся. Я не смеюсь над тобой.

Ее глаза сузились и заблестели. Но не от слез.

– Идите домой, Стюарт. Я не желаю видеть вас здесь.

– Я знаю, сегодня вечером ты виделась с Хайд-Джонсом, – произнес он, делая последнюю попытку ее урезонить. – Много лет назад вы были знакомы.

– Мне нечего сказать на этот счет.

Стюарт тихо выругался.

– Что прикажешь делать? Оставить тебя в тоске и унижении зализывать раны и гадать, что он с тобой сделал и почему после этого ты набрасываешься на меня подобным образом? Думаешь, я могу бросить тебя после того, что было между нами?

– Между нами ничего не было, – отрезала она. – Ничего!

Стюарт застыл как громом пораженный. Для него это не было ничем. Скорее наоборот. Всем. Для него стало жизненно важным видеть Шарлотту, смешить ее, по достоинству оценивать ее язвительное остроумие и юмор. Он предпочел бы находиться здесь и продолжать ссориться с ней, чем лежать в постели с любой другой женщиной. И она говорит неправду: это не может быть для нее ничем. Он твердо знал, что между ними есть нечто…

– Не стоит лгать себе, Шарлотта.

– Как вы смеете думать, что я лгу себе? Я не романтик, Стюарт. У меня есть желания, как у любой женщины. Но я не из тех, кто верен одному мужчине. Прошлой ночью были вы, завтра будет кто-то другой. Мужчины для меня все одинаковы, – издевательски заявила она.

Почему он не уходит? Чем дольше Стюарт стоит здесь с таким благородным и терпеливым видом, такой порядочный и непоколебимый, тем труднее ей держаться. Чем скорее он поймет, что заслуживает лучшей женщины, и покинет Шарлотту, тем легче будет им обоим.

Он выслушал ее молча. Только лицо потемнело. Еще секунда – и он шагнул к ней. Шарлотта отскочила, сохраняя расстояние между ними.

– Только не говори, что для тебя это ничего не значит, – взмолился он. – Не говори, что я ничего не значу.

– Это всего лишь развлечение на одну ночь, – выпалила она, отступив еще на шаг.

Стюарт последовал за ней. Гнев его, очевидно, рос с каждой секундой. Она встала за стул и поставила его между ними.

– Лгунья! – воскликнул он, отбросив стул. – Мужчины все для тебя одинаковы, так? Значит, я могу быть любым, любым из десятков, которых ты укладывала в свою постель, чтобы удовлетворить свои желания?

Он говорил таким свирепым тоном, что Шарлотта ахнула и швырнула в него первое, что попалось под руку: фарфоровую статуэтку с туалетного столика. Стюарт увернулся, и статуэтка разбилась о стену.

– Лицемер! Сколько женщин ты затащил в постель по той же причине?

– Хочешь услышать, что ты ничего для меня не значишь? Так? Если я признаюсь, что ты женщина, которую я хочу сейчас, просто женщина, привлекшая мое внимание на этой неделе, тебе будет легче повернуться ко мне спиной?

Он наступал на нее. Раньше она никогда не видела Стюарта по-настоящему рассерженным, настолько мрачным и пугающим. Только улыбающимся, шутящим, флиртующим. Но сейчас он был в ярости.

Шарлотта снова отступила, балансируя на грани истерики, и обнаружила, что очутилась в углу.