Что может быть лучше плохой погоды?

– От этого ты только выиграл, – невозмутимо отвечает она. – Выпил лишний бокал вина.

Следует новая реплика, сказанная вполголоса.

– Ничего подобного! – возражает дама. – Закажи для меня мартини.

Разговор между ними продолжается, достаточно банальный, чтобы его мог понять даже такой иностранец, как я, и слишком безинтересный, чтобы его воспроизводить. С одной стороны – жара, портниха, маникюрша, а с другой – не выраженные, но вполне уяснимые сомнения Моранди относительно того, как дама провела время.

Желая переменить тему разговора, женщина вдруг спрашивает:

– Ты когда уезжаешь?

К моему огорчению, Моранди что-то невнятно бормочет, отвечая весьма уклончиво. Потом в свою очередь задает вопрос:

– Ужинать будем?

– Только не здесь! Сегодня я бы не прочь съездить в «Эксельсиор».

– В Лидо? У меня нет никакого желания ехать в такую даль, – кисло возражает кавалер.

В конце концов они отправляются в «Эксельсиор». Они проходят мимо моего столика, и я пристально разглядываю их.

Неторопливо доедаю котлету с живописным гарниром.

– Синьор доволен? – угодливо спрашивает кельнер.

Чтоб не слишком его баловать, я снисходительно киваю. Затем выпиваю кофе, рассчитываюсь и встаю. Теперь надо ждать на набережной, у Палаццо Дукале – отсюда едут в Лидо.

Сведения, почерпнутые из разговора в «Сирене», скудны и неопределенны, но все же таят в себе какую-то информацию: Моранди предстоит поездка. Эта деталь – тут невольно приходит на память замечание Любо, что Моранди частенько наведывается в Женеву, – побуждает меня поутру съездить на вокзал и внимательно изучить расписание поездов. Единственный скорый поезд Венеция-Лозанна-Женева отправляется после обеда. Можно ехать иначе – с пересадкой в Милане. Вполне логично предположить, что деловой человек, которому часто приходится ездить по делам службы, чтоб не губить зря время, предпочтет прямой поезд. Хотя не будет удивительно, если деловой человек по пути заедет в Милан…

Но так как я не в состоянии день и ночь торчать на вокзале, то мне имеет смысл опереться на логику. И здесь меня ждет неизящное и на редкость досадное занятие, раз невозможно держать под наблюдением человека, придется следить за поездами.

Дежурство начинается в тот же день. За двадцать минут до отправления я прихожу на перрон, где уже появились группки встречающих миланский поезд. Среди пассажиров, разместившихся в вагонах, Моранди не видно. Не видно его и среди тех, кто с чемоданами и сумками в руках торопливо проходит по перрону. Поезд, прибывший из Милана, закрывает мне поле зрения – приходится менять перрон. Но Моранди все нет, и поезд отбывает без него.

На другой день все повторяется. С той лишь разницей, что мой наблюдательный пункт переносится к книжному киоску в зал ожидания. Не появляется Моранди и последующие дни, и я с трудом удерживаюсь от того, чтоб не наведаться к проходной «Зодиака» или не заглянуть на террасу «Сирены». Однако искусство ожидания имеет свои законы. Если Моранди уехал каким-то другим поездом, проверкой не установишь, не установишь даже того, что он вообще уехал. Если же он уехал, можно попасть в глупейшую историю.

Часы и дни, свободные от дежурств на вокзале, тянутся без конца, похожие в своей невыразительности один на другой, а мне приходится слоняться по городу среди туристов. Не понимаю, что влечет сюда эти толпы зевак. Когда я гляжу, как они текут непрерывным потоком, у меня возникает такое чувство, будто они провожают покойника. Венеция разрушается. Разрушается вся, медленно и неумолимо, годами – от воды, от этой неубывающей влаги, которой пропитано здесь решительно все.

Может, это от моей серости, но когда я двигаюсь среди этих достопримечательностей, я ощущаю не столько величие прошлого, сколько то, что оно преходяще. Изъеденные сыростью позеленевшие фасады, рассыпающиеся камеи, все в трещинах, готовые вот-вот обрушиться стены, искореженные плиты мраморных полов, качающиеся у тебя под ногами. Разрушение и тлен под умопомрачительно красивой оболочкой, смерть угнездилась в этом прекрасном теле и гложет его изнутри, чтоб оставить один скелет. Словом, меня не покидают «веселые» мысли, вполне отвечающие моему «бодрому» настроению.

На восьмой день моего дежурства на вокзале за проявленное терпение я удостаиваюсь наконец скромного вознаграждения: за пять минут до отхода поезда на перроне появляется Моранди – легкий элегантный чемодан, гордый вид. В своей дурацкой шляпе он вышагивает вдоль состава, словно обходит почетный караул.

Наблюдение на этот раз ведется из буфета. Дождавшись отправления поезда, ухожу, лишь окончательно уверившись, что мой подопечный не спрыгнул в последний момент на платформу. Моранди – ревнивец. А ревнивцы подчас способны на самые подлые выходки.