Сначала он даже не осознал, что движется: тело перехватило у разума контроль, как пассажир — руль у мертвого водителя. Только услышав рев толпы, Дэнни понял: он танцует. Звук прошил его насквозь, как укол адреналина в задницу. Дэнни рассекал воздух, будто меч Зорро, и крутился, как флюгер во время урагана; разум воссоединился с телом, и теперь они работали в идеальной гармонии, чтобы исполнить такой танец, который стоил бы всего вложенного труда и терпения (в основном Кристаль), пота и слез (в основном Дэнни). Он не пропустил ни одного движения, даже во время лихорадочного крещендо, где часто ошибался во время репетиций, и просто искрился энергией; ему даже приходилось чуть замедляться, иначе он бы начал опережать музыку. Он не хотел останавливаться во время интерлюдии, хотя раньше не мог дождаться этих нескольких драгоценных секунд — перевести дух и быстро помолиться, чтобы хватило сил до конца номера. Но теперь интерлюдия казалась не передышкой, а помехой: Дэнни прервали, когда он только-только размялся, и вынудили ждать начала второй фазы, также известной как Гениальная идея Кристаль.
Встав посреди сцены — ровно там, где всего минуту назад он надеялся умереть страшной смертью, — Дэнни начал мысленный обратный отсчет, пока мелодия шла по нарастающей, готовясь к тяжелому спаду. Свет погас, и стробоскоп замигал так же, как на вступлении — его огни отразились в широко распахнутых от радостного волнения глазах зрителей: те смотрели на одиноко стоявшую на сцене панду и ждали ее дальнейших действий. И вдруг, совершенно невозможным образом, Дэнни понял: он не один.
— Готов? — спросил он у крохотной потрепанной версии самого себя, которая на миг показалась среди мерцающих огней. Кристаль клялась: обивку, снятую с диванчиков Фэнни, основательно продезинфицировали перед тем, как шить костюм. Но когда отец увидел, что Уилл лихорадочно чешется, будто сторожевой пес на блошиной ферме, он в очередной раз удивился, как Кристаль удалось его уговорить.
— Готов! — крикнул Уилл одновременно с первыми аккордами, и они начали танцевать, синхронно двигаясь, встряхиваясь, кружась и вышагивая по сцене, а зрители вопили так громко, что чуть ли не заглушали музыку. У пары было не так много времени на тренировки. Дэнни получил от Кристаль лишь одно указание: продолжать танцевать, когда появится Уилл, и сосредоточиться исключительно на собственном выступлении. Главная задача лежала на мальчике: ему надо было следить, чтобы его движения совпадали с движениями папы. Если тот танцевал быстрее — сын тоже ускорялся. Если медленнее — тоже притормаживал. Если бы папа упал в толпу головой вперед, Уилл бы нырнул следом, чтобы это выглядело как спланированное действие. Он готов был на все ради синхронности. Установка была далека от идеальной и держалась только на том, чтобы Дэнни не выходил за рамки сценария, но, несмотря на волнение (в том числе собственное), он двигался именно так, как надо, попадал в каждый такт до миллисекунды и не то что не падал со сцены — даже не приближался к зрителям. А если бы и упал, никто все равно бы не заметил: толпа танцевала.
Началась вторая и последняя интерлюдия.
— Где Кристаль?! — заорал Дэнни. Он не видел ее с тех пор, как она ушла из тента для артистов, и беспокоился, не случилось ли чего плохого — не с ней, а с теми, кто вздумал бы ей мешать.
— Что?! — Уилл принялся бешено чесать ягодицу.
— Кристаль! — Дэнни тяжело дышал и сильно вспотел. — Где она?!
— У тебя за спиной! — крикнул Уилл.
Дэнни обернулся, ожидая увидеть, как Кристаль ухмыляется из-за кулис, а может, даже показывает средний палец или сразу оба, но вместо этого обнаружил, что позади него на сцене выстроилось несколько девушек. Их глаза, губы и носы были выкрашены в черный, а остальное лицо покрывал белый грим. На них были одинаковые костюмы панды, а на головах — обручи с маленькими круглыми ушками. Сначала Дэнни не понял, которая из них — Кристаль, но панда в центре вдруг надула пузырь из жвачки.
— Потом объясню! — Разглядеть лицо Дэнни она не могла, но явно почувствовала его замешательство. — Действуй по плану и предоставь остальное нам!
Дэнни тупо кивнул, словно ему сообщили о смерти любимой кошки, хотя никакой кошки у него не было.