Что рассказал убитый

В общем, подробности я опускаю. Скажу только, что все эти годы я почти безвыездно жила за рубежом. Нет-нет! – вскинула она руку. – Никакая я не шпионка, «вернувшаяся с холода», я – работница МИДа. Жила в Вене, Берлине и немного в Лондоне. А последние три года – в Испании, в Мадриде…

– Так ты еще и испанский знаешь?

– Sí, mi favorita! Yo viví unos años en Madrid y todavía amarte!.. И не перебивай меня, Митя, пожалуйста, – уже по-русски добавила она. – Ты, Митя, конечно, спросишь, почему я сбежала, почему не объяснилась – так я отвечу. Я не смогла. Я трусливо, тайком уехала, а потом год на стенки лезла и выла от тоски. Так вышло, и поверь, Митенька, другого пути не было. Если уж быть до конца откровенной, я не должна была замуж выходить, но я не смогла противиться. Ты – единственный, кого я любила все эти годы и – прости, Алена, – до сих пор люблю. Но ты не волнуйся, я Митю у тебя не отниму, я никогда этого не сделаю, потому что знаю и твою любовь к нему. А еще и потому, что ты его спасла. Я до конца дней своих пред тобой в долгу, – и, наклонившись, поцеловала руку моей жены, которую та нервно отдернула. – Я много раз порывалась приехать к вам, увидеть вас, но не смогла. А вот когда почувствовала, что смогу, – я приехала в город нашего студенчества…

Но я впервые в жизни просчиталась. Понимаете, оказавшись здесь, я потеряла контроль над собой, сентиментальная дура! Поддавшись чувствам, я добрый час бродила по сумеречному городу, разглядывая и вспоминая, поэтому к вашему дому подошла уже в темноте. Дальше мне стыдно говорить, но из песни слова не выкинешь: меня избила шпана. Четверо 15-17-летних пацанов. Они хотели… – ну вы сами догадаетесь, чего они хотели – и поэтому напали. А я этого никак не ожидала, я от своего города такого не ждала. Я в конце концов от них отбилась с горем пополам. Все-таки навыки-то имелись. Эти мальчишки меня в какой-то мере сломали морально. И никакие приемы саморегулирования мне бы не помогли, если бы не вы! Ты, Аленка, и… ты, Митя.

Тут Валерия замолкла и, сильно покраснев, прошептала, глядя на Аленку:

– А можно я останусь? Я так хочу на ваших детей посмотреть, я так хочу с ними пообщаться, поиграть! – И после короткого молчания тихо добавила: – Ведь у меня самой никогда не будет детей, никогда… Прошу вас, – промолвила Валерия с таким чувством обреченности, что даже у меня, не склонного к слезам, запершило в горле. И чтобы женщины этого не увидели, я поднялся и тихонько ушел на кухню, еще успев услышать, как заохала, запричитала Алена…

Там я молча поставил на огонь кофейник и присел у окна… А перед глазами так и стояло такое родное и одновременно незнакомо-мягкое лицо Валерии, лицо страдающей женщины… В общем, дамы уединились. Сначала они сидели в зале, потом ушли в Леркину комнату, и я стал прислугой «за все» – только кофе им трижды подавал – благо не в постель! Потом Аленка меня прогнала и сказала, чтоб я ложился спать: мол, нечего подслушивать бабские разговоры.

Ну, я и ушел, – прервав рассказ, сказал мне Дмитрий.

– …И, конечно, лег спать? – довольно ехидно переспросил Огурцов. И тут же поправился, сказав извиняющимся тоном: – В смысле, при этаких-то обстоятельствах да лечь спать???

– Вот и я не смог! Какой уж тут сон, если за стенкой разговаривают две – две!!! – любимые женщины, и, думая о них, ты твердо уверен лишь в одном: никогда не сможешь бросить одну и уйти к другой!

– …Но и отказаться от этой другой ты тоже не в силах. Так? – закончил Огурцов мысль Дмитрия.

– Да, так, – довольно уныло ответил тот, – вот поэтому я решение проблемы отдал в дамские головки.

– Ну, здесь, пожалуй, нетрудно догадаться, что решили эти милые головки, – ответил Огурцов.

– Именно, – вздохнув, ответил Дмитрий, – все случилось, как и в первый раз. Аленка пришла и, подойдя сзади – я стоял, глядя в окно, – спросила:

– Не спишь? Ждешь?

Я молча обнял ее, и несколько минут мы стояли, тесно прижавшись друг к другу. Потом она отстранилась и ровным голосом сказала:

– Иди! И если через час не вернешься – я тебя зарежу…

Вот так все и произошло. И я, по истечении этих лет, не знаю, правильно это или нет? Грех это или нет? И с годами этот вопрос меня мучает все сильнее и сильнее. Что вы скажете, мой случайный попутчик?

Огурцов тоже задумался, и в купе наступила тишина, довольно надолго…

– Не знаю, что вам ответить, – сказал после долгого молчания Огурцов. – Но я думаю так: если вы втроем никому не принесли зла, то и нечего себя ругать и есть поедом. Жизнь рассудит. А что сыновья?

* * *