Что с нами происходит?: Записки современников

Такая великая фиксирующая сила была создана в открытии книгопечатания. Оно вышло из той же среды, из которой вышли и другие открытия, где в рамках средневековой жизни таилась чуждая ее формам работа научных исследователей — из мастерских, из техники. Кто открыл книгопечатание? Неизвестно. Гуттенберг лишь усовершенствовал то, что в несовершенной форме создалось в мастерских Голландии, — откуда позже появились рудименты и других столь же крупных открытий, как телескопа и микроскопа — а несколько раньше создались элементы современной живописи. С книгопечатания победа мыслящей личности была обеспечена, и мы видим, как быстро, как ясно и сильно идет неуклонное развитие. Ко второй половине XVII столетия все основные элементы современной научной жизни вылились в ясные формы, и процесс их зарождения и составляет цель моего курса. Я думаю, что даже в той спешной и малообработанной форме, какую я придаю ему теперь, он даст много нового. Между прочим, выясняется любопытное влияние Аристотеля на возрождение естествознания — но об этом в конце курса.

Н. Е. Вернадской

Клампенборг, 13 августа 1902 г.

<…>Посылаю поразительный гимн Ригведы в метрическом переводе Дейссена; он, по-видимому, довольно точно отвечает содержанию.

Это произведение неизвестного поэта (и крупнейшего мыслителя?), жившего minimum за 1000 лет до Христа, за много лет раньше Будды, Сократа и всей греческой философии и науки. А как он современен, как глубоко заставляет он даже теперь биться мысль.

Я вижу в нем первый скачок в бесконечное, так как таким великим сомнением отрицается творец всякого рода (богов — обычных — он поставил уже сам после создания мира), и корень бытия переносится в находящееся вне мира (Nichtsein) — в нарождающееся и исчезающее, неуловимое и необъяснимое — влечение сердца, в чувство любви.

Пожалуйста, постарайся перевести!

Г. В. Вернадскому[55] (Публикуется впервые)

Самарканд, 10 мая 1911 г.

Дорогой мой Гулечка — пишу вечером в Самарканде, так как спутал время и остался здесь дольше, чем думал. Собственно говоря, мы здесь видели все, что хотели, можно было уехать, и мы бы успели, если бы более внимательно отнеслись к распределению времени. Потеряли день — так как выехать отсюда для нас можно только раз в день.

Самарканд удивительно интересен — но для такого профана, как я, который не имел времени углубляться в историю Востока, довольно побыть здесь 1,5 дня. Здесь ты вступаешь в область остатков старины, правда, относительно новой, XV века самое раннее, сравнимых с тем, что дает Ранессанс в Европе. Перед нами на Регистане, главной площади старого Самарканда, открываются чудные произведения древнего зодчества, и Регистан производит впечатление, сравнимое с тем, что дают старые piazza итальянских городов — Флоренции, Венеции, Пизы! И это в глуби Средней Азии, среди народов, казалось, для нас погребенных в полный упадок, народов слабой культуры. Мы привыкли говорить о культурной роли «арабов» — но это не были только передатчики эллинского знания — это были творцы нового. В искусстве к XV веку они достигли поразительной красоты и силы. Я впервые понял силу восточного («мусульманского») искусства здесь, в Самарканде.

Меня интересовало здесь и другое. Года три назад Вяткин открыл здесь остатки обсерватории Улуг-бека, Самаркандского властителя, убитого здесь в первой половине XV столетия. Мы посетили сегодня эти остатки с Вяткиным. Сам Вяткин интересный тип русского самоучки. Сейчас он здесь советник областного правления — научно работает среди повседневной работы. Местный житель — самаркандский казак, сперва учитель, потом чиновник, он достиг огромной эрудиции и знания сам. Исходя из своих знаний местной — персидской, арабской и тюркской истории, он на ее почве занялся историей Самарканда и восстановил историю этого города — города мертвых. Как в раме здесь весь город и окрестные сады стоят на остатках культурных человеческих поселений 3000―4000-летних. То, что он нашел в обсерватории, поразительно, так как сохранились остатки мраморных инструментов, насколько я знаю, совершенно для нас новых. А между тем каталог Улуг-бека[56] не пропал и имеет научное значение до сих пор: им, например, не раз пользовался Лаплас в своих изысканиях, и некоторыми своими наблюдениями он занимает полезное место до начала новой астрономии.

Среди всего этого тяжело полное и мертвенное разрушение всего сохранившегося. Все разрушается; поддержки нет. Нет сил здесь, интереса к научной работе.<…>

Сейчас здесь Вяткин, по-видимому, напал на любопытные новые, неизвестные явления — остатки христианских городов и христианских надписей до мусульманского времени. Всюду открываются листки прошлого.

Нежно и горячо целую тебя. Очень рад был получить твое письмо.

Любящий тебя отец.

Г. В. Вернадскому (Публикуется впервые)

25 июля 1917 года. Бутова гора[57]