Читаем Что такое анархизм полностью

Всем этим хотим мы подчеркнуть только ту мысль, что даже в области познания, в области, которую долго бесспорно считали царством самодержавного разума, наши чувства играли бесконечно более важную роль, чем он. Теперь уже становится каким то трюизмом, что „абстрактных истин нет, что истина всегда конкретна“. А это значит, что умерло время законодательствования отвлеченного разума, что носительницами истины стали конкретные чувства. Что такое внешний мир? Это мой опыт, собственно говоря, мои ощущения, мои чувства, отвечает эмпириомонизм. Что такое познание? Это те же элементы-ощущения, т. е. те же мои чувства. Что такое объективное? То, что обще моим и чужим чувствам. Исчезает прежняя пропасть между „миром“ и „человеком“, между субъектом и объектом, между субъективными чувствами и якобы объективным разумом, между познанием и жизнью.

Мир становится созданием человека, а человеком оказывается не холодный и бесплодный разум, а кипучие, творческие чувства.

Теперь снова мучительно просит ответа старый величавый вопрос: Что же такое личность? Что же такое это трепетное „я“, которое осязает внутри себя человек? „Я“ — это не мои взгляды, не идеи или убеждения, вообще не дети моего бесстрастного и безжизненного разума. Мое мировоззрение может быть и не моим, а навязанный извне. Но что было, есть и будет всегда моим и только моим драгоценный достоянием, это мои глубокие, затаенные, вечно живущие чувства. Можно отречься от своих взглядов, можно подарить их другому, как вещь, можно продать их, как ценность, но я не могу оторваться ни на миг единый от своих струящихся чувств, беспокойных и шумных, как горные реки. Моя личность, мое „я“ — это мои чувства, гордые, как хищные соколы, чистые, как вечный снег на горах, и знойные, как южное небо. Свет моего разума может потухнуть, мрак ужасающий может окутать мой дух, но мое „я“ остается, пока плачут и смеются, тают и дрожат во мне мои чувства: так мечутся волны морские среди густого мрака, у ног потухшего внезапно маяка.

„Итак, „я“—это мои чувства, мои страсти, говорит себе человек, заглянувший в бездну своей души. Что же такое мой разум? Каково мое отношение к нему?

„Он сидит внутри меня и все шепчет мне про свои великие заслуги. Это он превратил орангутанга в Homo Sapiens. Это он научил меня побеждать стихийные силы злобной природы. Это он научил меня хранить и умножать наше великое сокровище — жизнь...

„Он сидит внутри меня и все клевещет на чувства мои. Они — глухо-немые слепцы. Они не знают, откуда приходят и куда идут. Они способны вызывать безумную жажду, но бессильны найти хоть одни колодезь. Они увлекают на вершины гор, но не знают горных тропинок. Они, подобно ветрам пустыни, приходят с шумом и зноем, иссушают ключи, песком засыпают роскошные пальмы и превращают уютный оазис в безотрадную пустыню...

„Но так ли это? Верить ли мне тебе, мой доблестный разум?

„Уже в третий раз я вступаю в борьбу с самим собой, подымаю знамя бунта против своих внутренних оков.

„В первый раз я восстал тогда, когда сказал себе: бога нет! Бог есть то, что я хочу.

„Потом я объявил войну своей морали и сказал: нет добра! Добро есть то, что я хочу.

Теперь я должен в третий раз побороть самого себя и смело сказать себе: истины нет! Истина — то, что я хочу.

„И бог, и добро, и истина — не мои предки, а мои дети. Я сам зародил их в глубоких недрах своей души. И все они долгие годы безмятежно спали в колыбели моих чувств.

„К своим чувствам и только к чувствам могу и должен я обращаться каждый раз, когда я впадаю в раздумье, каждый раз, когда я стою у распутья. Своим чувством я должен проверить и учение своего разума, а не наоборот — подвергать суду раболепного разума мои неподкупные чувства.

„Чему же учит меня разум?

„Причинность, — так называется первое слово его.

„Вся вселенная, есть только цепь явлений. В этой мировой цепи каждое явление связано со всеми остальными железной необходимостью. В ней нет ни одного отверстия для произвола, для свободы.

„Думаешь ли ты, что человек составляет исключение? Разве ты не понимаешь, что твоя свобода есть такой же мираж, как свобода любого растения? Всякое движение твоей воли так же свободно, как движение планет по их орбитам.

„Что же такое твое мнимое творчество, как не пустое, хвастливое слово? Вся твоя гордость есть смешная спесь пылинки, случайно поднятой промчавшимся ветром, чтоб, покружившись с ней, бросить ее снова в бездну небытия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Советский век
Советский век

О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет, - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой.Моше Левин начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.Научный редактор доктор исторических наук, профессор А. П. Ненароков, Перевод с английского Владимира Новикова и Натальи КопелянскойВ работе над обложкой использован материал третьей книги Владимира Кричевского «БОРР: книга о забытом дизайнере дцатых и многом другом» в издании дизайн-студии «Самолет» и фрагмент статуи Свободы обелиска «Советская Конституция» Николая Андреева (1919 год)

Моше Левин

Политика
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука