Как это порой бывает, другая счастливая случайность позволила мне обнаружить и этот второй скрытный управляющий ген. Долгие месяцы я занимался выделением различных штаммов wee-мутантов и по крупицам набрал почти полсотни таких. Работа была еще более нудной, чем охота за мутантами с аномально крупными клетками: на поиск каждого уходила почти неделя. Задача дополнительно усложнялась тем, что большинство штаммов, которые я с большими усилиями идентифицировал, представляли ограниченный интерес, поскольку все они содержали мало различающиеся мутации одного и того же гена, который к тому времени я обозначил как wee1.
И вот в одну дождливую пятницу я обнаружил другого wee-мутанта. На этот раз моя чашка Петри была реально грязной: чашка и аномально маленькие дрожжевые клетки, привлекшие мое внимание, были покрыты длинными усиками вторгшегося грибка. Я к тому времени устал и знал, что избавиться от такого загрязняющего грибка будет трудно и утомительно. Как бы то ни было, я предположил, что этот новый штамм, по всей видимости, содержит еще одну форму того самого гена wee1. Я швырнул всю чашку Петри в мусорное ведро и пошел домой пить чай.
Позже вечером мне стало стыдно за свой поступок. А вдруг
Я назвал свой новый ген циклом деления клетки 2, или для краткости cdc2. Когда я оглядываюсь назад, мне бывает иногда досадно, что я не дал этой центральной части пазла клеточного цикла менее неказистое или по крайней мере более запоминающееся имя! Еще и потому, что вам придется не раз услышать о cdc2 в этой книжке.
Задним числом кажется, что все было относительно просто – и дела, и размышления. Очень много значила и удача: как случайная находка первого wee-мутанта, которого я и не искал, так и причуда судьбы, когда «проваленный» эксперимент, извлеченный из мусорного ведра, вывел меня в конечном счете на центральную фигуру в управлении клеточным циклом. Простые опыты и размышления в науке могут проливать удивительный свет, особенно в сочетании с тяжким упорным трудом, оптимистическим настроем и, само собой, нежданной улыбкой фортуны.
Большинство этих экспериментов я выполнил, недавно обзаведясь семьей и будучи младшим научным сотрудником лаборатории профессора Мёрдока Митчисона в Эдинбурге. Он обеспечил меня помещением и оборудованием, а также в изобилии советами и замечаниями по поводу моих занятий. Невзирая на его вклад, он не разрешил включить свое имя как соавтора ни в одну из моих статей, потому что считал, что его роль была недостаточной. Конечно, это было не так. Такого рода великодушие – мой главный опыт, который я вынес из занятий наукой, и этому уделяют меньше внимания, чем оно того заслуживает. Мёрдок был интересным человеком. Великодушным, как я уже сказал, в чем-то робким и донельзя поглощенным своими исследованиями. Его мало волновал интерес других людей к его работе; он руководствовался собственным умом. Если бы Мёрдок был еще среди нас, вряд ли ему бы понравилось то, что сказано здесь о нем, но я хочу воздать ему должное: именно он показал мне, почему самая лучшая исследовательская работа должна быть крайне индивидуальным и в то же время в высшей степени коллективным делом.