Что-то не так (СИ)

Ночь проходила. Туман начинал источать свой мертвенный свет. Стало казаться, что никакого города, собственно, за этой проклятой зоной, за этими десятью-двенадцатью метрами, – нет. Полотно дороги, решетка, бордюр; совершеннейше-литой парапет, газон, ласковые (даже в этом глухотупом тумане) цветочки, ажурнейше-кованый палисад... И все, больше ничего нет. Просто сеть дорог-тротуаров на какой-то искусственной плоскости – причудливая полуреальная маловнятная декорация. А если учесть, что мозги давно (ну, как минимум, эти двое крайние суток) работают плохо, от слова «никак», ничего реально не воспринимают, то кто его знает – может быть и сеть этих улиц только кажется такой огромной? Может быть, этот загадочный Твеййессо водит его кругами, прямоугольниками, многоугольниками – по замкнутой территории, только делая вид, что пытается выйти из этого придурочного Лейнгергеммех? Ну, с трех-то раз можно было отсюда уйти? Ну, с двух. Первый раз сам виноват. Ну, как бы...

Куда он ушел, почему его нет, нет – так долго? Бросил. Туда же – предатель. Все бросили, все гады, все сволочи. Особенно Ддейхерг. Привел-завел в эту какую-то полную непонятную хрень – и бросил. Нет, правда! Ведь сволочи все, все, ведь все! Гессех – завел в тоннель и, гадина, бросил. Нейгетт – довел до той рухнувшей башни – и, ушлепище, бросил. Ддейхерг – см. выше. Этот теперь сопляк, шпион-резидент в лохмотьях, – туда же, все то же, малолетний гаденыш, завел в этот проклятый жуткий тупой бесконечный тоскливый уже просто реально остохреневший туман – и тоже, сопливая мелкая сволочь, бросил.

И ведь Эйнхгенне – тоже, ведь, получается, – да! Тоже ведь, получается, бросила! Изменница. Коварная, лукавая, бессердечная. Блин, как больно расставаться с мечтами, со своими въевшимися иллюзиями... Ведь все сволочи, все, все, весь мир – поганый обман и наглая фикция. Подлая, подлая голограмма. Даже Эйнгхенне, гадина, ведь как получается, – бросила его там, в той темноте! Где он получил тогда в голову! Нет, вот ведь паскуда, а? Все они такие, паскудные сволочи...

– Але! – заорал Марк во все горло, вскочив.

Крик разлетелся по сторонам и угас, увяз в тупой густоте «игхорга».

– Але, Твеййессо! Ты, сволочь, наверно сидишь тут рядом, сразу тут же в тумане, и насмехаешься надо мной! Предатель! А я тогда, на реке, тогда, еще хотел найти для тебя конфету! А ты меня, подлый, так кинул! Нет, мир – это лживая тоскливая погань... Все суки, все твари, предатели... Ради сиюминутной выгоды, ради удовлетворения какой-то своей мелочно мерзкой амбиции – только что и готовы предать, продать, опоганить...

Он стоял и звал так мальчишку довольно долго. Затем муть в голове немного развеялась.

– Блин... По ходу, оставаться, здесь, в этом тумане, на одном месте – очень губительно. По ходу, я сейчас чуть не сошел с ума. Надо же, и ведь заметил? Не все так херово в мире? Получается? Короче, мельник, жизнь идет в движеньи. Ноги стали слушаться, хоть как-то, и надо этим воспользоваться. То есть, будем, снова, тахать – как бы нам это не о. Сто. Хе. Ре. Ло!!!

Он двинул вперед – просто вперед, по улице (если это все-таки улица). В тумане светлело; узор под ногами начинал мерцать – только видно, что мерцает он уже как-то не так. Слабее, тоще, болезненней чем вчера – и, тем более, позавчера... Или нет, позавчера ничего не было? Позавчера весь день была ночь, или что там, такое, от чего сейчас ничего не вспомнить?

Марк шагал, шагал и шагал, и начинал понимать, что силы, которые, после ночного все-таки отдыха, как-то вроде бы восстановились, начинают усачиваться опять. Он снова упал на дорогу, уселся, вытянув ноги.

– Что за хрень, – посмотрел вверх, в неопределенное пепельно-серое нечто. – Что делается с АТФ? Куда она вдруг стала деваться? Блин, но надо хотя бы ползти...

Он упал на живот и прополз несколько метров. Остановился, полежал, напрягся, поднялся.

– А я сошла с ума! – радостно прокричал в туман. – Какая досада, да? АТФ, вернись! Родная! Я все, все прощу! Нет, сволочь, даже она изменила... Родная...

Заковылял дальше. Ничего не соображая, ничего не запоминая, не имея сил даже чтобы что-нибудь бормотать, он ковылял, плелся, тащился вперед. Бесконечный – явно ведь теперь умирающий – узор под ногами. Бесконечные ленты решеток, бордюров, газонов и парапетов по сторонам – мерно разбивающиеся перекрестками... И никакого, никакого, никакого разнообразия. Никакого хоть какого-то отвлечения для костеневшего мозга – ни одной, хотя бы одной, например, ступеньки...