Что ты видишь сейчас?

А потом была ночь, когда приехал Томас. До этого мы не позволяли себе никаких объятий, разве что целовались по-дружески в щечку на французский манер. Я спала, а собака, казалось, не слышала шагов по коридору, пока из-за двери не раздалось жесткое «место!». И когда он ворвался в комнату, собака не стала меня защищать.

На следующий день мы с Томасом и собакой уехали далеко в горы, туда, где прежде не бывали. Он извинился за то, что не показывал мне ничего, кроме пляжей и баров. Мы молча сидели в машине, и я старалась не думать о случившемся. Я смотрела на его руки, лежавшие на руле. Правое запястье обвивали три сине-зеленых дельфина — татуировка в виде браслета. У одного из них была выемка на носу — наверное, игла с краской соскользнула в этом месте. Я посмотрела на свои руки. Ледяные пальцы болели, а внутри меня была полная пустота. Отвернувшись, я смотрела в окно на бесконечные поля, зеленые горы и коров с бубенчиками. Разве в Пиренеях могут быть коровы без бубенчиков?

Вечером мы остановились у небольшого ресторана. Мы ехали весь день, устали, и, когда вышли из машины, у меня болел живот. Встретил нас сам хозяин — пожилой мужчина в фартуке, с добрыми синими глазами. Оказалось, они с Томасом знакомы, и он быстро нас обслужил. Подливая нам вина, он незаметно провел рукой по моим волосам — быть может, сравнивал их с волосами Анны. Я не знала, бывали ли они где-то еще, кроме пляжа, но после ее отъезда мы с Томасом о ней больше не говорили.

После ужина я выбрала самую дальнюю кровать у окна в большой комнате, предложенной нам хозяином, как вдруг снова послышался звон коровьих бубенчиков.

Прежде чем оставить нас одних, хозяин растопил камин, повернулся ко мне и сказал, что Томас — замечательный парень. В полудреме мне привиделось, что комната заполнилась мужчинами. В центре стояли Томас и Анна, она ела большой бутерброд и смеялась. Крошки хлеба и кусочки салата падали ей на сандалии, щека испачкалась майонезом. Я по-прежнему чувствовала пустоту, голод и недомогание.

В горах мы провели неделю, но Томас больше не прикасался ко мне. В последний день мы заехали очень высоко, где дождь сменился снегом, и замерзли. А на обратном пути, пытаясь согреться, включили обогреватель на полную мощь, так что стекла запотели. Заметив по пути в маленькой деревушке телефонную будку, я попросила Томаса остановиться. Он рассмеялся и поехал дальше, сказав, что не видит необходимости общаться с внешним миром, однако вскоре повернул обратно.

Автомат поначалу показался мне неисправным, но монеты с грохотом провалились, и я смогла набрать длинный номер телефона родителей Анны. После трех гудков ответил ее отец, который, как всегда жизнерадостно, сообщил, что они ждали звонка от нас. Я ответила, что по дороге не попалось ни одного телефона. В трубке я услышала радостные возгласы матери Анны — она наверняка подумала, что звонит дочь. Отец спросил, где мы находимся, и я сказала полуправду: «В горах с друзьями. Анна ненадолго отъехала и попросила меня позвонить, ведь вы ждете звонка в ее день рождения».

Сама Анна всегда забывала это сделать, каждое лето мне приходилось напоминать ей. Я не могла вынести мысли о том, как волнуются ее родители на острове Удден. Когда трубку взяла мать, она попросила меня обнять Анну и передать поздравления, добавив, что сосед на другой стороне острова, «ты, конечно, помнишь Ингвара», поднял, как обычно, флаги в честь дня рождения ее дочери и сегодня состоится праздничный ужин. Две старшие сестры Анны со своими семьями гостили у родителей. Погода стояла безоблачная, море уже нагрелось.

Томас вылез из машины и, прислонясь к ней, свертывал самокрутку. Мелкий дождь создавал влажную пелену. Я уставилась на телефонный диск и думала о том, как звучал голос Анны, когда она брала трубку в родительском доме. Она единственная из всех, кого я знала, быстро проговаривала цифры телефонного номера. Это было довольно старомодно и в общем-то ей несвойственно. Голос ее всегда поднимался на последней цифре. На цифре восемь. Серо-белый пластмассовый аппарат в их доме висел на стене под полкой с радио и фотографиями в рамках, в комнате, которую они называли залом. Телефонный шнур всегда сворачивался в клубок.

Мы продолжали спускаться по серпантину к морю, вскоре выглянуло солнце. Томас протянул мне свои сигареты, хотя знал, что я не люблю курить. Казалось, что, пока мы были в отъезде, город расплавился от жары и множества туристов, но, вероятно, я просто привыкла к мычанию коров, перезвону бубенчиков и склонам зеленых гор. Солнце слепило глаза, бедра прилипали к кожаному сиденью автомобиля. От запаха табака стучало в висках.

Томас высадил меня у флигеля, сказав, что мы увидимся позже, как обычно, в баре отеля «Побережье басков». Потянувшись в машину за рюкзаком, я почувствовала на щеке горячее дыхание собаки.