Что удивительного в благодати?

Иисус смог полюбить проституток, вымогателей, бандитов… Он сумел это сделать, потому что сквозь грязь и корку порока Его глаза различали божественную природу каждого — каждого! — человека… Главный и первый Его дар нам — новое зрение…

Проявляя любовь и участие к падшим, Иисус видит в любом человеке заблудшее дитя Божье. Он видит дитя, любимое Отцом, о котором Отец плачет, ибо дитя впало в грех. Иисус видит человека таким, каким создал и предназначил ему быть Бог. То есть сквозь поверхностный слой грязи Он видит подлинное «я» человека. Иисус не отождествляет человека с его грехом. Он видит в грехе нечто чуждое, не связанное неразрывно с самим человеком, от чего человека надо освободить, чтобы вернуть ему исконное «я». Иисус мог любить людей, потому что умел разглядеть их под слоем наружной грязи.

Мы омерзительны, но мы — радость и утешение Божье. Всем нам, христианам, нужны «очи, исцеленные любовью», чтобы различить в другом человеке объект той же благодати, какую Господь столь щедро изливает на нас. «Любить человека — значит видеть его таким, каким предназначил ему быть Бог», — писал Достоевский.

14. Ловушка

Писатель–католик верит, что свобода уничтожается грехом. А современный читатель, насколько я понимаю, полагает, что именно так приобретается свобода. Как им понять друг друга?

Флэннери О'Коннор

Историк и искусствовед Роберт Хьюз рассказывает о .преступнике, приговоренном к пожизненному заключению в тюрьме строгого режима на острове где–то у берегов Австралии. Однажды ни с того ни с сего каторжник набросился на своего товарища и забил его насмерть. Убийцу отвезли обратно на материк. Он предстал перед судом и откровенно, без малейшего волнения, признался в содеянном. О происшедшем он нисколько не сожалел, хотя, по его словам, ничего не имел против того человека.

— В чем же дело? — спросил озадаченный судья. — Каков был мотив?

Каторжник ответил, что не мог более выносить заточение на острове и не видел смысла в своей жизни.

— Хорошо, хорошо, я все понимаю, — сказал судья. — Если бы вы бросились в океан, это никого бы не удивило. Но убийство! Зачем вы убили человека?

— Ну, я прикинул… — заговорил каторжник. — Я — католик. Совершив самоубийство, я попаду прямиком в ад, зато после убийства меня привезут в Сидней и я смогу исповедаться, прежде чем меня повесят. Тогда Бог меня простит.

Логика, которой руководствовался этот австралийский каторжник, в точности отражает логику принца Гамлета, не решившегося покончить с королем во время молитвы из страха, что в этот момент все дурные дела будут ему прощены и братоубийца вознесется на небеса.

* * *

Любому человеку, взявшемуся писать о благодати, приходится сталкиваться с этим парадоксом. В стихотворении Одена «На данный момент» царь Ирод четко излагает «логический вывод» благодати: «Всякий мерзавец скажет: мне нравится творить злодеяния, Богу нравится их прощать — отлично устроен мир!»

Готов признать, что до сих пор «портрет благодати» получался в этой книге односторонним: я говорил о Боге как о любящем Отце, желающем нас простить. Я говорил о благодати, как о власти, разрывающей узы, как о милосердии, преодолевающем глубочайшие разногласия. Однако именно власть благодати многих пугает, и я подошел к опасной грани. Я решился на это, поскольку именно так, мне кажется, поступает Новый Завет. Вот что писал великий проповедник прошлого Мартин Ллойд–Джонс: