Что удивительного в благодати?

Когда Боб Смит и Билл Уилсон, основатели общества Анонимных Алкоголиков, разрабатывали свою систему двенадцати шагов, они попытались поговорить с Биллом Д., известным адвокатом, успевшим за полгода сорвать восемь программ лечения от запоя. Билл Д., привязанный к больничный койке после нападения на медсестер, вынужден был волей–неволей выслушать посетителей. Они поведали собственную историю алкогольной зависимости и поделились надеждой, которую обрели не так давно, уверовав в Высшую Силу.

Едва они упомянули Высшую Силу, Билл упрямо покачал головой. «Нет, — возразил он. — Мне уже поздно. Я еще верю в Бога, но отлично понимаю, что Он в меня больше не верит».

Билл Д. выразил чувства, обуревающие подчас каждого из нас. Согнувшись под бременем постоянных поражений, утраченных надежд, сознания собственной неадекватности, мы обрастаем толстым панцирем, который словно изолирует нас от благодати. Как дети, отнятые у дурных родителей и отданные на усыновление, но упорно возвращающиеся к своим мучителям, мы вновь и вновь тупо отворачиваемся от благодати.

Как я реагирую на отказ опубликовать мой материал или на критические письма читателей? Как взмывает мой дух, когда моя книга успешно распродается! В какую бездну низвергается этот самый дух, когда мой гонорар оказывается меньше ожидаемого! Мои представления о самом себе почти полностью определяются другими людьми. Понравился я им? Как ко мне отнеслись? Я жду любви от друзей и близких, от семьи и соседей. Я жажду ответа и подтверждения.

Иногда — о, как редко! — я ощущаю проблеск истины, проблеск благодати. Так бывает, когда, читая притчи, я понимаю: они — обо мне. Я — овца, в поисках которой пастырь оставил целое стадо. Я — блудный сын, которого отец ждал с нетерпением. Я — слуга, которому прощен долг. Я — возлюбленный сын Божий.

Недавно друг прислал мне открытку с короткой надписью: «Я — тот, кого любит Иисус». При виде обратного адреса я усмехнулся, поскольку знаю: мой приятель — мастер сочинять подобные набожные лозунги. Однако позвонив ему, я выяснил, что эти слова принадлежат писателю и проповеднику Бреннану Мэннингу. На одном из семинаров Мэннинг заговорил о ближайшем друге Иисуса — ученике по имени Иоанн, о котором в Евангелиях так и сказано: «Иисус любил его». «Если бы Иоанна спросили, — продолжал Мэннинг, — кто он такой, за кого себя почитает, он бы не сказал: «Я — апостол, автор Евангелия», но: «Я — тот, кого любит Иисус».

Что меняется в представлении человека о себе, когда он думает: «Я — тот, кого любит Иисус»? Что это изменит в моем представление о самом себе?

Социологи разработали теорию зеркальной личности: человек становится таким, каким видит его главный человек в его жизни (супруг, родители, начальник). Что изменится в моей жизни, если я полностью приму поразительную библейскую истину и поверю, что Бог любит меня? Если, поглядев в зеркало, я увижу то, что видит во мне Бог?

Бреннан Мэннинг рассказывал, как однажды ирландский священник, обходя свой небогатый приход, увидел на обочине старого крестьянина — на коленях, погруженного в молитву. «Наверное, ты очень близок к Богу», — восхитился священник. Старик, немного подумав, улыбнулся: «Ага, Он вроде как привязан ко мне».

* * *

Бог существует вне времени, учат богословы. Бог сотворил время, подобно художнику, выбирающему материал для работы, но Он не стеснен его рамками. Будущее и прошлое для Него — единое и вечное настоящее. Если богословы правы, это объясняет, каким образом непостоянный, поверхностный, изменчивый человек вроде меня может быть «возлюбленным» Бога. Когда Бог смотрит на мою жизнь, Он видит не мои метания от добра ко злу, а единую и ровную линию добра: Он видит благость Своего Сына, сосредоточенную в Его Крестном страдании.

Поэт XVII века Джон Донн писал:

Ибо в Книге Жизни имя Марии Магдалины, при всем ее распутстве, записано не далее имени Блаженной Девы со всеми ее добродетелями. И имя св. Павла, обратившего меч против Христа, стоит рядом с именем св. Петра, обнажившего меч в Его защиту. Ибо Книга Жизни не писалась последовательно, слово за слово, строка за строкой, а явилась единой и цельной, как типографский оттиск.

Я рос с представлением о Боге — математике, взвешивающим на своих весах добрые и злые дела. В результате я всегда оказывался слишком легким. Очень долго я не мог отыскать Бога Евангелий, Бога милосердия и щедрости, который всегда находит возможность сокрушить беспощадный закон справедливости. Бог стирает старые правила математики и вводит новую математику благодати: самое дивное новое понятие, которое меняет жизнь и дает ей нежданную развязку.