Вадим ЧЕРНЫШЕВ

ЧТО УМЕЕТ ПОНИ?

В школу, где учился Ваня Кашин, пришёл директор совхоза Дронов.

— Ребята! — сказал он простуженным голосом, комкая здоровой рукой кожаный треух. Другая рука у него была пробита пулей в гражданскую войну и висела на широком ремешке.

— Дорогие ребята! — повторил он, обводя собравшихся красными невыспавшимися глазами. — Сейчас, как вы знаете, идёт война. Всенародная Отечественная война. Все, кто мог, ушли на фронт. Рабочих рук не хватает. Надо помочь, ребята…

Тут поднялся страшный шум и гвалт, потому что всем сразу захотелось узнать, что нужно делать и какая требуется помощь.

— Приходите утром к конторе, и всё узнаете! — поднял руку повеселевший директор.

На другой день Ваня поднялся пораньше. У высокого конторского крыльца уже толпились люди — женщины, подростки, старики. Рабочим и школьникам давали наряд — задание на работу в теплицах, в коровнике, на птичнике… Ваня любил лошадей. Ему хотелось работать на конном дворе.

— Ну, хлопцы, кто хочет пойти в помощники фуражира?

— А кто это такой? — спросил кто-то из ребят.

Ваня знал, что значит «фуражир». Это рабочий, который привозит для лошадей и коров фураж — сено, солому, а летом — траву. В слове «фуражир» ему слышалось что-то военное: оно звучало как «командир» и, кроме того, напоминало фуражку. Ваня сразу же поднял руку, протолкался вперёд и выпалил в лицо директору:

— Я! Я хочу!

— Хорошо, — улыбнулся директор. — К Домне Карасёвой пойдёшь. К Домне Ивановне, значит.

И Ваню Кашина определили в помощники фуражира. Теперь он должен через день после уроков ездить в степь за фуражом.

На конном дворе Ваня увидел маленькую шуструю женщину, запрягавшую гнедую лошадь.

— Тётя, не вы Карасёва?

— А ты, «племянничек», наверное, мой помощник? — женщина оглядела Ваню и распорядилась:

— Заправь-ка повод в дугу, я до зги не достаю.

— До какой «зги»?

— Ну, до колечка на дуге! Ох, чему вас в школе учат, ничего-то ты не знаешь…

Она села в сани, тронула вожжой:

— Но-о, Кролик! Шевелись, мил-лай!

За околицей Карасёва отдала Ване вожжи, откинулась на сене и, глядя в небо, запела:

Степь да степь круго-ом,Путь далёк-ок лежи-ит…

Из омётов сена пахло июльской степью. Сначала фуражиры вместе накладывали сено, потом Домна Ивановна залезала на него и укладывала воз. Она вилами показывала Ване, куда класть очередной навильник сена. Чем выше становился воз, тем труднее было на него подавать. В глаза и за ворот Ване сыпалась сенная труха. Карасёва топталась на возу и уминала его ногами. Потом она укладывала на пухлый воз бастрыг — длинную слегу, которой прижималось сено, и командовала:

— Натягивай! Посильнее тяни верёвку!

Ваня повисал на конце бастрыга, но сено подавалось плохо.

— Долгий ты, а весу в тебе никакого! — упрекала его тётка Домна. Она съезжала с воза и тоже хваталась за слегу. Они висели рядом, болтая ногами и стараясь стать потяжелее.

Наконец сено было прижато и увязано. Весело было ехать на высоком возу! Сено мягко пружинило и покачивалось. Широко видна была сверху степь, дома совхоза, ползущие вдали поезда.

— Уроки-то поспеваешь делать? — спрашивала Карасёва. — Учись, Ваня, учись хорошенько.

Фронт стоял в ту зиму не очень далеко от совхоза. Длинные железнодорожные составы везли в тыл, спасая от врага станки и машины. По большаку гнали на восток скот и лошадей. В небе иногда слышалось заунывное гудение. В просветы облаков было видно, как высоко, крадучись, в поднебесье, летели фашистские «юнкерсы».

— Звук-то какой, всю душу воротит, — ворчала Домна Ивановна. — Может, и над моим Стёпочкой пролетели, ироды. Как он там воюет? Ну, погодите, погодите, отлетаетесь скоро! — грозила Карасёва. Она плевала в мглистое небо и просила:

— Давай, Кролик, побыстрее… Дома не топлено, детишки не кормлены, скотина не поена…

Однажды, подъезжая к начатому омёту, они увидели возле сена жеребёнка.

— Откуда же он тут взялся? — изумилась Домна Ивановна.

Жеребёнок отошёл от омёта и поглядывал на людей.

— Кось, кось, кось, — попыталась подойти к нему Карасёва.

Но жеребёнок прижимал уши и не подпускал её. Он был серой масти в яблоках, с тёмным ремешком на спине, с пышной гривой и растрёпанной чёлкой. У него была крепкая шея, короткие ноги и плотное, слишком плотное для жеребёнка туловище.

— Да это не жеребёнок! — рассмотрела его Карасёва. — Это взрослая лошадка. Как их называют? Я когда-то до войны в цирке видела.

— Пони?

— Вот, вот! Пони это.

— Как же она сюда попала?

— Кто знает… Вон, сколько мимо нас на восток едут. Отбилась у кого-нибудь… Давай поймаем!

Но это было не так-то просто. Лошадка, видно, успела одичать. Или была чем-то напугана. Может, побывала где-нибудь под бомбёжкой?

— Заходи, Ваня! — командовала Карасёва. — Окружай, окружай её. Прижимай к пригону! Давай, туда во двор загоним!

Но хитрая лошадка насторожённо следила за людьми и ускользала из «окружения». Наконец её удалось загнать во двор пустого степного пригона, где летом держали лошадей. Но и во дворе не легко было взять её.