Читаем Что значит быть студентом: Работы 1995-2002 годов полностью

А.М. В чем тут дело? Я не уверен, что это понятие вполне адекватно здесь и сейчас. Я опять-таки сказал, что есть существенные моменты моей индивидуальной истории, которые способствуют такому взгляду на вещи, которые потребовали от меня или подтолкнули меня к формированию такого взгляда на вещи. А именно — очень значимо, что влияние на меня оказала французская интеллектуальная культура XX века. И через тексты, и через живое восприятие. И поскольку, вероятно, я весьма эмоционально, что мне свойственно вообще, воспринял этот способ существования, то мне бы хотелось, чтобы он был значим и здесь, где я сейчас нахожусь. Но в какой степени это действительно так…

С.Ч. А в чем проблема? В сообществе?

А.М. Дело не только в сообществе. Я не уверен, что эта французская игра может быть вполне русской игрой.

С.Ч. Что конкретно делает интеллектуал? В чем может заключаться твоя лично деятельность как интеллектуала?

А.М. Хорошо. Ну, может быть, достаточно наивное представление, которое тем не менее от чего-то отталкивается. Что интеллектуал, допустим, это человек, который занимается профессионально литературным или научным трудом, но помимо этого критически осмысливает или, лучше сказать, высказывается по поводу общественно значимых событий. Это может быть событие, значимое для узкого сообщества, скажем, сообщества литераторов или ученых. Или это может быть событие, значимое для сообщества граждан, частью которого он является. И вот это высказывание, которое он производит в устной, письменной форме, каким-то жестом, — это высказывание тоже является событием общественной жизни. Дело не только в том, что он высказывает и каким-то образом жестикулирует, но и в том, что его слышат.

С.Ч. Ты считаешь, что здесь и сейчас нет той аудитории, которая может услышать то, что интеллектуал хочет сказать?

А.М. В сообществе граждан интеллектуала не существует.

С.Ч. Его не слышат?

А.М.

Я даже не уверен, что он говорит.

С.Ч. Его не поймут?

А.М. Более чем возможно. По крайней мере, сейчас это вполне вероятно. Это очень длинный разговор, наверное, да? Вот, интеллектуал, допустим, и писатель. Это важная тема, если мы говорим о России. Это такое общее место, что в России литература играла исключительную общественную роль. В том числе в советскую эпоху. Так вот, чем отличается интеллектуал от писателя? — Ну, прежде всего тем, что это человек с весьма специализированными умениями, который формован университетом, который обучен. А писатель не обязательно обучен формальной институцией, коей является университет. Интеллектуал же, как правило, обучен. Когда мы говорим об интеллектуале, мы предполагаем, обычно, философское образование. Самостоятельное или нет, но философское образование. Когда мы говорим о писателе, особенно здесь, в России, мы прежде всего говорим о моральном авторитете. Совершенно не обязательно это философ. Можно так сказать — мы говорим о разной дисциплине.

С.Ч. Как ты считаешь — аудитория здесь более склонна воспринимать писателей?

А.М. Была более склонна, по крайней мере. Что происходит сейчас, это уже немножко другой вопрос. Но если даже ставить ситуацию в исторический контекст, давать некий фон, то здесь другие голоса были значимы.

Библиография трудов А. Маркова

Статьи и монографии

Выступление на международном коллоквиуме «1917 год в России: массы, партии, власть» (СПб., С.-Петербургский филиал Института российской истории Российской академии наук, 11–15 января 1993 г.) // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть / Под ред. В. Ю. Черняева. СПб.: Глаголъ, 1994. С. 417.

Был ли секс при Советской власти? // Родина. 1995. № 9.

О новых подходах к изучению малой этнической группы в большом городе: теория и частный случай голландцев в Санкт-Петербурге в XVIII — начале XX в. (тезисы) // Первые петербургские Кареевские чтения по новистике 17–21 апреля 1995 / Под ред. Б. Н. Комиссарова. СПб.: СПбГУ, 1996.

Полиция и геи: Эпизод из эпохи Александра III // Риск. Вып. III. М., 1996. С. 105–116 (в соавт. с В. В. Берсеневым).

The Russian student movements from 1905 to 1917 and the French «Red May» of 1968 // International Politics (formerly Coexistence). 1996. V. 33. № 4. P. 373–377.

Практика и репертуар чтения российского студента первой четверти XX века (тезисы) // Проблемы культуры и искусства. Всероссийская аспирантская конференция, 1997, 23.04 / Под ред. С. Т. Махлиной. СПб.: СПбГАК, 1997.

Education, Schools and Student Life // Critical Companion to the Russian Revolution, 1914–1921 / Eds. E. Acton. V. I. Cherniaev, W. G. Rosenberg. London: Arnold, 1997. P. 334–345.

Место профессуры в корпоративном бытии российского студенчества начала XX века (тезисы) // Культура и образование. V международная конференция «Ребенок в современном мире: права ребенка» / Под ред. Л. М. Мосоловой. СПб.: Омега, 1998.

От враждебности к конформизму. Вокруг конфликтов по призыву студентов в армию (1918–1920 гг.) // Нестор. Альманах. Вып. 1 (5). СПб., 2000 / Отв. ред. С. В. Яров. С. 141–149.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология