Чтоб услыхал хоть один человек

Благодарю Вас за вчерашний вечер. Сегодня утром мы втроём, Нисикава, Ямамото и я, пошли в первый колледж подавать прошения о приёме. Мы вошли туда, когда башенные часы показывали ровно половину десятого. Номера, которые нам выдал привратник, уже достигали пятидесяти – нас это поразило. В вестибюле мы сняли гэта и, пройдя босиком по холодному бетонному полу коридора, направились в бухгалтерию, чтобы внести плату за допуск к экзаменам. Бухгалтер вызвал меня: «Акугава-сан» – меня поразило, что он переврал мою фамилию. Мы пришли в комнату, где подают прошения, – там человек в синей форменной одежде, как у посыльного, какой-то машинкой, похожей на ту, которой нарезают солому, небрежно отхватывал белое поле фотокарточек поступающих. После чего пожилой человек в европейской одежде и средних лет – в японской забирали прошения и фотокарточки и выдавали экзаменационные удостоверения. Мы с удивлением узнали, что большинству поступающих за двадцать. Среди них немало таких, кто сдаёт экзамены уже в третий раз. Мы встретили там Мацудзаки, который окончил нашу школу в прошлом году. Столкнулись с Хосокавой и ещё одним прошлогодним выпускником, имени которого я не знаю. Всё так странно.

Когда мы подавали прошения, мимо нас, что-то напевая, прошли несколько человек в белых шляпах, потом проследовал худой преподаватель в какой-то странной профессорской мантии – мне даже завидно стало. Наконец подошли наши номера, и мы подали свои прошения. (…)

Спрятав за пазуху экзаменационное удостоверение и памятку для поступающих, я по грязным улицам только что добрался до дому. Чувство, будто жизнь кончена. Сдам я экзамены или провалюсь, но это чувство сохранится у меня надолго.

Теперь я уже у себя в Сиба и снова должен браться за словари. Я голоден и очень взволнован. (…)

С уважением, Акутагава Рюноскэ

ПИСЬМО САЙТО САДАЁСИ[55]

1 сентября 1910 года, Хондзё

Судя по твоему письму, в будущем году ты не собираешься снова держать экзамены в первый колледж. Но если такие мысли у тебя всё же есть, то, как мне кажется, нет ничего плохого в том, чтобы прожить год в деревне. И там можно для себя что-то открыть. Ты уж прости меня – мне, человеку постороннему, не следует слишком уж вмешиваться в твои дела, я это прекрасно понимаю. Лес белых берёз на севере России помог Тургеневу создать свой шедевр «Записки охотника», запах волошек в степи помог Гоголю создать прекрасное описание пейзажа в «Тарасе Бульбе». Я уверен, что кое-что тебе даст и Синсю. Буду рад, если сможешь зайти ко мне до отъезда.

Твой

1911

ПИСЬМО ЯМАМОТО КИЁСИ

1911 год

До одиннадцати часов в одиночестве гулял под дождём. Дважды прошёл мимо твоего дома. Без всякой причины меня охватило раздражение, и теперь захотелось поделиться с тобой причиной этого. Никто, кроме тебя, не захочет меня выслушать.

Меня поджидает страшная западня, а дорога у меня только одна. И значит, я в неё обязательно попаду – что же мне делать? Наверное, нужно собрать все силы, чтобы избежать её? Если вспомнить, в каком положении оказался Одзаки, который, заболев, запил, ты поймёшь, как всё это печально. Да и меня самого стоит пожалеть.

Лермонтов говорил: «Во мне два человека: один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его». Мне кажется, я тоже раздвоен. Одно из моих «я» беспрерывно насмехается над другим моим «я» и унижает его. Я ничего не стоящий человек, лишённый самолюбия. Может быть, это объяснит, почему я, прочитав «Боркмана» и «Нору», не живу своей собственной жизнью. Я нахожусь в каком-то опьянении и в то же время беспрерывно пробуждаюсь от него. Я нахожусь в плену каких-то представлений и в то же время всегда освобождаюсь от них. Жажда жизни, жажда чувственных наслаждений временами сплетается во мне с чувством опустошённости. Прямо противоположные вещи одновременно заставляют меня стремиться в противоположные направления. Я верю, что я умён. Только этот ум достоин того, чтобы проклясть его. Я стремлюсь быть умным и в то же время страдаю от ума. Как хорошо, если бы исчезли обе эти противоборствующие силы. Если этого не произойдёт, я не смогу обрести покой и до тех пор останусь малодушным человеком, лишённым самолюбия. Ты, наверное, будешь смеяться. Что же, я достоин того.

Мне кажется, я до конца своих дней буду чувствовать себя одиноким. И грудь мою будет разрывать печаль, как у жалкого паломника. Я могу полагаться лишь на тебя, испытывающего (в большей или меньшей степени) те же чувства, что и я.

Если тебя не станет, я не буду знать, что мне делать. Стоит подумать, что когда-нибудь наступит такой день, когда нам придётся расстаться, как мне становится не по себе. Мне начинает казаться, что ты бросишь меня.

Ну, что же поделаешь. В конце концов, у нас одинаковая судьба. Всех ожидает одна и та же участь.