Чтоб знали! Избранное (сборник)

Устроил я её на курсы английского языка и стал её возить туда каждое утро перед работой и брать домой в ленч. Возил я её в наш, говоря по-советски, Еврейский Дом культуры, чтобы она там могла практиковаться на пианино. Сидел я раз позади неё и смотрел на её спину, толстую талию, сухожилия на шее, открытые из-за короткой причёски и напрягающиеся в такт её музыке. И такое тотальное безразличие охватывало меня, что страшно становилось. Вечерами мы занимались любовью. Она научилась исправно кончать. Не от хуя, а от языка. Что удобно – я научил её «69», и это оказалось ей по вкусу и, самое главное, прекрасным противозачаточным средством. Я по этому поводу особую осторожность проявлял, потому как понимал, что если она забеременеет, то конец – придётся жениться, не хватит у меня сил её на аборт толкать, да ещё при её жажде детей. Склонять её на аборт, даже будь у меня на то силы, было бы преступлением с моей стороны. А жениться на манде по мандату долга – что может быть хуже?

Кончала она забавно в том смысле, что, перевалив через пик, она говорила: «Всё!» – и отстранялась. Это «Всё» меня стало раздражать, потому что оно констатировало конец наслаждения, тогда как я предпочитал бы слышать акцент на начале и процессе оргазма. В оргазме же она еле слышно стонала. Я лизал её клитор, смотрел на её жирненькие ляжки и сжимал в руках её дряблые ягодицы.

Пошли мы с ней как-то в ресторан, и напротив нас был столик, за которым сидела пара, и женщина была воплощением моей мечты. Я с трудом отрывал свой взгляд от неё и переводил из вежливости на Юлю. Я чувствовал, что Бог надо мной посмеивается, что он меня испытывает, что всё это какой-то эксперимент. Мы пришли домой, и у меня не было даже настроения совокупиться.

Она у меня уже была две недели, и мне становилось тошно. Я не выдержал и позвонил с работы Келли, моей страстной, всегда готовой возлюбленной – мне необходимо было глотнуть свежего воздуха в тяжёлой атмосфере вынужденной моногамии.

Я пришёл домой поздно. Юля поджидала меня в тревоге, и мне стало так жалко её, но от этой жалости к ней я ещё более ожесточился к себе.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал я и прошёл к себе в кабинет.

Юля последовала за мной и села в кресло. Видно, ноги не держали её.

– Что случилось? – спросила она заботливо.

– Я только что был с другой женщиной, – обрушил я на неё свою неудовлетворённость.

Юля сцепила кисти рук, глаза её широко раскрылись, и она не сводила их с меня, ожидая продолжения. И оно последовало. Я решил обвинить во всём себя, не говоря ей об истинной причине – моей холодности к ней, – и разорвать наши отношения. Я не мог крутить и вертеть с ней. Она требовала честности всем своим существом, и я этого желал всей душой.

– Я не могу жить с одной женщиной. Я думал, что с тобой я смогу. Но я ошибся. Я не хочу и не могу обманывать тебя. И я не представляю, как могут продолжаться наши отношения при таком моём характере. Я решил, что тебе надо уехать.

Слёзы полились у Юли из глаз.

– Скажи, может, я что-то сделала? Может, это я виновата?

– Твоей вины здесь нет, ты чудесный человек. Всё дело только во мне.

– Неужели ты не хочешь иметь детей? – спросила Юля, всхлипнув.

Я хотел сказать: «Хочу, но не с тобой», но сдержался и сказал просто «нет».

Я говорил всё это и диву давался своей холодности, своей способности выдержать, потому что половина меня разрывалась от жалости к Юле и от ужаса при виде разрушения нашего недолгого единства – ужаса, который охватывал меня при виде всякого разрушения. Но что-то во мне, что принято называть разумом, вело меня неумолимо к разрыву, окончательному и бесповоротному.

– Я заказал тебе билет на самолёт на завтра утром.

И тут она в отчаянии сказала:

– Я подумала и уверена, что смогу жить с твоей… жаждой других женщин. Ты для меня важнее всего.

Не будь это Юля, как бы я обрадовался, натащил бы других баб, чтобы втроём, вчетвером, впятером. Но, услышав это от Юли, я почувствовал себя лишь пристыженным. Это только придало мне больше уверенности в том, что я должен идти до конца разрыва и не останавливаться на надрыве, в обоих смыслах этого слова.

– Нет, это не даст счастья ни тебе, ни мне. Прости, что причиняю тебе боль, но у меня нет иного выхода. Мне тоже тяжко.

Юля поднялась с кресла и ушла в свою комнату.

Билет на самом деле я ещё не заказал, поэтому сразу схватился за телефон, чтобы скорей завершить начатое освобождение. Место было на рейс в 10 утра.