Чудеса Дивнозёрья

Кикимора-раздорка, взвизгнув, рассыпалась в труху. Никаких зловредных лоз не осталось и в помине. Дом был чист.

— Бр-р-р, что за ерунда? — шепнул Лёха, мотая головой. — Мне показалось, будто я увидел какие-то… джунгли.

— У вас кикимора завелась. Но всё уже в порядке, — Тайка улыбнулась. — А если они вдруг опять начнут ссориться, просто подойди к ним, обними и скажи маме, что она у тебя самая красивая. А папе — что он сильный и мудрый. Вот увидишь, они будут рады и тоже начнут говорить добрые слова. Тогда в вашей семье больше никакая раздорка не поселится.

— Так просто? — кажется, Лёха ей не поверил.

— Вообще-то, это не так легко, как кажется. Но стоит однажды начать, и потом с каждым днём будет всё проще.

— Лады, я попробую, — он тряхнул головой, а Марина Андреевна, словно очнувшись ото сна, захлопала глазами:

— Ой, а чего же это мы ждём? Давайте скорее запеканку есть, пока не остыла!

* * *

— Значит, говоришь, Пушок её нашёл? — Никифор задумчиво поскрёб в косматой бороде. — Выходит, и от нашего оглоеда польза есть. Где он, кстати?

— Спит без задних ног, — улыбнулась Тайка. — Обожрался запеканкой.

Она совершенно не злилась на коловершу. Во-первых, тот действительно заслужил угощение. А во-вторых, Марина Андреевна столько всего наготовила, что они и за три дня не съели бы.

— М-да… давненько у нас в Дивнозёрье раздорок не видели. Видать, из города за кем-то приволоклась… А может, и сама завелась, кто знает…

— Они что ж, как тараканы? От грязи заводятся?

Никифор усмехнулся:

— А ведь правда твоя — от грязи. Да только не обычной, а вслух сказанной. От слов обидных, от громкого крика и несправедливых оскорблений. Как начнут люди друг к дружке по пустякам цепляться да ссориться, так и зарождается под половичком у них маленькая раздорка — словно семечко бросили, а оно взяло да и проклюнулось. Слушает их, растёт, побеги выпускает. Потом глядишь — уже всю избу разлад-травой затянуло. В листьях обида копится, цветы гневом цветут да паутиной ненависти покрываются. Зато хорошие слова и хвала этой раздорке — что дуст для вредителей.

Тайка вдруг нахмурилась:

— Слушай, Никифор, а чего это вы с Пушком сегодня с утра устроили? Никак решили у нас тут тоже раздорку завести?

— А чего он дурит?! — буркнул домовой, отворачиваясь.

Нет, ну точно раздорку выращивает! Щеки надул, глаза пучит, руками себя обхватил так, что, глядишь, пальцы на спине сомкнутся.

— А ты сам-то чего? Ты же намного старше и опытнее. Как будто Пушка не знаешь! Он же сперва всегда огрызается, а потом, одумавшись, винится.

Словно в подтверждение её слов, окно распахнулось, и на террасу влетел взъерошенный со сна коловерша:

— Приветики! — радостно завопил он. — А пирожки ещё остались?

— Только попробуй мне ещё раз по свежевымытому полу натоптать, я тебе все перья из хвоста выщипаю, — сварливо пробухтел Никифор.

— Эй, да ты не сердись, — Пушок спикировал на печку и бочком-бочком подкрался к домовому. — Я ж не со зла. Ну, не подумал просто. Извини, был не прав…

Тайка подмигнула коловерше, подняв вверх большой палец, а Никифор, вздохнув, махнул рукой:

— Это ты меня извини. Не стоило оно того, чтобы кричать друг на друга да словами нехорошими обзываться. Подумаешь, пол! Взял бы тряпку, да и вымыл за собой.

— Вообще-то, я так и собирался сделать, — закивал Пушок. — Но ты как начал орать, я разозлился и подумал — всё! Теперь ни за что не уступлю!

— Выходит, оба мы хороши, — хохотнул домовой.

— Значит, мир?

— Мир! — на радостях они обнялись, а Тайке показалось, что в этот миг под половичком у входа вздыбился маленький бугорок, а потом — шурх! — пропал без следа.

Она расплылась в улыбке. Так им и надо, раздоркам пустяковым! Пускай проваливают. Нечего заводиться там, где живут добрые друзья!

Кого любит солнышко?

Последние две недели в Дивнозёрье стояла «несусветная жара» — ну, так дед Фёдор сказал. Спать было невозможно даже с открытым окном и под простынёй вместо одеяла, а где-то к полудню Тайка начинала чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег, даже несмотря на то, что постоянно обливалась водой из ковшика. А ведь это она ещё неплохо переносила летний зной! Вот Пушок — тот вообще страдал больше всех: неудивительно, с такой-то густой шерстью! Он даже есть толком перестал: лежал себе в тенёчке и жадно глотал холодную воду. Тайке было его ужасно жаль, но что она могла поделать? У неё даже маленький дождичек наколдовать не получалось — тучки упрямились и словно нарочно огибали Дивнозёрье по широкой дуге.

Огороды сохли, земля трескалась от засухи, на садовых деревьях от жары скручивались и желтели листья, деревенские колодцы за эту неделю изрядно обмелели, а на поле давеча случился пожар. То ли мальчишки-хулиганы подожгли траву, то ли кто-то неудачно бросил окурок — теперь уже и не узнаешь. Спасибо Танюшке, Лёхиной младшей сестре, — та первой увидела дым и подняла крик. Мужики подорвались, от колонки быстренько прокинули шланг, а потом качали воду по очереди, пока всё не потушили.