Чудеса и Чудовища

– Полгода. Закончилось всё так же внезапно, как и началось – мы пришли на железнодорожную станцию, чтобы разжиться деньгами, я увидел в толпе богато одетого джентльмена и пошёл за ним. Сам не заметил, как мы оказались в безлюдном переулке у вокзала. Тогда-то он и обернулся, а я застыл, пойманный на месте преступления.

– Ты ведь не обокрал его.

– Но собирался. И это намерение было написано на моём лице. – Вздохнув, я принял кружку и немного отпил. – Он обладал каким-то гипнотическим взглядом, тот человек. Приказал подойти к нему, и я повиновался. Безропотно, что твой агнец. Твёрдой рукой он взял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. Помолчав, он сказал: «Пойдёшь со мной». И я, ты только подумай…

– Пошёл, – закончил за меня Филипп.

– Да. Мы вернулись на станцию, прошли мимо моих приятелей и вошли в поезд. Никто не спрашивал кто я, проводник не спросил билета. Мы расположились в купе на две персоны, джентльмен достал из портфеля газету и положил её на столик. Читать не стал, просто сел на сидение и долго смотрел в окно. Как только поезд отъехал достаточно далеко от Пловдива, он…

– А ты? – Спросил Филипп. – Что ты делал всё это время? Просто глазел на него?

– Ты не поверишь, – устало выдохнул я. – Просто глазел. Я был словно одурманен, даже сейчас не могу точно сказать, что произошло в том переулке. Пока мой спутник молчал, я гладил мягкую обивку сидения, разглядывал его начищенные туфли, дорогой костюм… Так на чём я остановился?

– Вы отъехали от Пловдива, – подсказал громила, неожиданно ловко нарезая сухие грибы на крошечной разделочной доске.

– Точно. И тогда он заговорил. Спросил, знаю ли я, что таится во тьме. А потом рассказал всё.

– Вот так просто?

– Вот так просто. Думаю, он уже тогда знал, что я никуда от него не денусь.

– И что было дальше?

– Мы много путешествовали. Джентльмен оказался Ловцом Чудес, он посвятил меня в тонкости своей работы, сделал оруженосцем. Позже я узнал, что он болен.

– Так он преемника искал? – Догадался Филипп.

Я кивнул.

– Меня к чудесам не готовили. Однажды нас просто встретил Пожиратель Времени и открыл дверь, ведущую в китайскую провинцию. Признаться, я опеш…

– Да ладно, малыш, могу поспорить, что ты едва не обмочил штаны.

– Можно и так сказать, – нехотя согласился я. – Со мной случилась истерика, мой разум оказался не готов принять всё то, что рассказал учитель. Увесистая оплеуха привела меня в чувство. С того момента начался мой путь Ловца.

– Твой учитель умер?

– Да, через два года. К тому моменту меня уже приняли в Орден, я прошёл обряд посвящения и брал первые заказы.

– Лихо у тебя судьба закрутилась. С грязной улицы Пловдива за пазуху Ордена – это уметь надо.

– Вот и вся история.

– Натаскали тебя Ловцы, – вдруг сказал Филипп, – рассказал много, а по факту – почти ничего.

– Я старался.

Громила разлил суп по металлическим мискам и надолго замолчал, а я, прихлёбывая на удивление вкусное варево, полностью погрузился в воспоминания.

Жить беспризорником оказалось куда сложнее, чем я думал, сбегая из Сливена. Полицейские то и дело пытались поймать меня и выяснить, почему я скитаюсь один. Странное дело – им было совершенно плевать на то, что отец избивал меня, но как только я начал спать на лавке в парке, они стали проявлять ко мне нездоровое внимание.

Из города я ушёл быстро, добрался до какого-то села, потом – до минеральных бань. Какое-то время обитал там, втёрся в доверие к паре милых стариков – они держали цветочный магазинчик, а я подрабатывал у них грузчиком. Когда лето сменилось осенью, мне пришлось признаться им, что всё это время я спал на чердаке заброшенного дома. Старики пожалели меня, позволили пожить с ними, но потом заявился их сын, который и вытолкал меня взашей, угрожая полицией.

До Старо-Загоры добирался на попутках, иногда пешком, пару раз едва не замёрз в снегу. Пришёл в город, встал как вкопанный и подумал: «Что я здесь делаю?».

Там было совсем плохо. Приходилось побираться, постоянно удирать от полиции, пить воду из городских фонтанов. Работать меня не брали и в какой-то момент я так отчаялся, что хотел шагнуть с моста, но вовремя одумался.

До Пловдива добрался, спрятавшись в пустом купе поезда, а там дела начали налаживаться. Конечно, промышлять воровством грешно, но есть хотелось так, что я готов был продать собственную мать за кусок хлеба.

Другие беспризорники никогда не рассказывали о своём прошлом, но иногда, украв где-нибудь бутылку прогорклого пойла, они пускались в пространные объяснения перипетий своей судьбы. Так странно было видеть пьяных детей – они превращались в уменьшенные копии тех, от кого бежали, но не понимали этого. Сам я никогда не пил.

Некоторые девочки из разношёрстной компании иногда продавали себя, а потом, вернувшись в наше убежище на старом заводе, рассказывали мерзкие подробности своих приключений. Слушать их было противно и интересно одновременно. Помню, как у меня горели уши, а в животе что-то оживало.