Чудеса случаются!

Парк я пересекла быстро. Спортивная ходьба пополам с трусцой. Дорогу, освещенную и безопасную, проскочила за секунду. А вот дальше темный пустырь. За ним вниз к остановке моего троллейбуса – улица, на которой фонари горят через один. Но все же не полный мрак.

Зима. Половина девятого примерно, плюс-минус. Вокруг ни души. На мое счастье, пошел снег. Но я этого тогда еще не знала. Просто семенила по тропинке через пустырь.

Они поджидали меня почти у финиша – в десяти метрах от улицы. Шагнули навстречу группой. Вязаные шапочки с матерным названием, широкие спортивные штаны.

Вожак ухватил за косу. Кто-то из его подручных обругал, для острастки ударил по лицу. Жертву надо сломать, напугать, чтобы без лишних трепыханий сдалась.

В опасные моменты я бываю довольно трусливой. Это с детства. В отличие от моей сестры, от дочери, от каких-то отважных подруг… В такой ситуации легко теряюсь. Ватные ноги, отказ соображалки… В голове звон. Апатия. То есть классическая, лишающая сил реакция слабака.

Помню, что меня затошнило от ужаса, я вякала какие-то бессмысленные слова протеста, даже заорать в полный голос не могла – дыхание перехватило.

Неожиданно сбоку веселый хриплый голос прокаркал:

– Мальчики, отпустите мою племяшку.

Я осела в снег. Шакалы повернулись к защитнику. Он стоял с деревянной лопатой в руках, в углу кривого бледного рта – кровавый огонек сигареты. Маленький – по плечо вожаку. С узкими плечами и отвагой такой силы, которую нельзя перебить, задавить, сломать. Уверенность шла от него направленной волной. Казалось, что воздух между ним и кучкой негодяев слегка туманится, плывет. Потом все закончилось. Решение «не связываемся» шакалами было принято, хоть и не произнесено.

Гвоздик шумно сплюнул в снег, шагнул ко мне, протянул руку. Я уцепилась за покрытую снегом штопаную вязаную перчатку. Поднялась. Гвоздик усмехнулся.

– Натка, дурища тупорылая, сколько тебе говорить, дождись, а не бегай одна!

Дал мне затрещину! Будто и правда родня, нарушившая обещание. Крепче сжал ладонь и повел прочь.

Стая бросала в наши спины негромкие матерные протесты. Но ударить не дернулся ни один, хотя их было пятеро или шестеро. Но Гвоздик… не выглядел легкой добычей.

На остановке, пока ждали мой троллейбус, я ревела, понимая, какая плюха жизни пролетела мимо. Сопли до колен. Ноги трясутся. Гвоздик курил, вздыхал. Иногда трепал меня за косу, похлопывал по плечу. Я спросила насчет имени. Угадал или знал?

Он не ответил.

Села в троллейбус, обернулась. Мой странный защитник с лопатой на плече уже уходил прочь – чистить снег, который и вовсе повалил с неба густыми белыми разводами, потихоньку превращаясь в буран.

Больше мы ни разу не сидели рядом, не разговаривали. При редких встречах я уважительно здоровалась. Он усмехался и не отвечал на вопросы.

Лет десять спустя поклонник вез меня на своей «Волге». Болтали о стихах, графике, я тогда сияла в родном городе звездочкой, вызывала интерес самых разных людей. В том числе и чиновники, начальники (случалось) увлекались. Мне внимание сильных умных мужчин откровенно льстило, честно признаюсь. А их, думаю, изрядно смешили моя щенячья энергия и громадные амбиции.

На перекрестке – том самом – увидела хрупкую фигурку в ватнике, туго стянутую в талии армейским ремнем, ловко бросающую снег. Сердце подпрыгнуло. Он! Попросила остановить машину. Выбежала.

Это оказался какой-то незнакомый мне мальчишка лет семнадцати-восемнадцати. Я зачем-то поцеловала его в холодную щеку, пожелала удачи. Он удивился, хмыкнул, но спорить не стал, молча продолжил работать, чем сильно напомнил потерянного Гвоздика.

Чудо, что он был. В моей, и я уверена, не только в моей судьбе. Незаметный, неприятный, странный тип.

Гвоздик, я помню!

Двойник Матильды

Из серии «Елизавета и зверюшки»

Мы снимали квартиру на окраине столицы, через забор от школы. И по вечерам гуляли во дворе этого учреждения.

Таких умных набиралось много, особенно летом. Школьный двор достаточно зеленый. А вокруг здания ряд асфальтированных дорожек. Понятно, что по ним весь учебный год носились школьники на физре. А перед сном мамы и папы с чадами на детских великах наматывали круги и трындели между собой.

История приключилась, когда я заболталась с папой Елизаветы. Так что в этот раз даже свидетель имеется…

Есть еще одна важная для истории вводная. Во дворе нашего дома жила огромная сука ротвейлер – Матильда. Красавица невероятная, умняша и обожающая детей лапушка. На ней вечно повисало энное количество мелюзги, стоило ей только показаться из дверей подъезда.

– Маня! Манечка! Мотя! Матильдуся. Дуся…

И так далее.

Визги, писки. Все счастливы.

Елизавете было пять с хвостиком озорных лет. Она всегда была мегаэнергичной девочкой. Там, где я делала круг, детка наматывала три-четыре в моем и противоположном направлении. А я время от времени, выходя наперерез, ловила ее проверки ради, порядка для.

И… заболталась с мужем, который шел домой с работы уставший. И тоже был рад что-то рассказать.