Чудеса в решете

— Слѣдующій! — бодро кричитъ профессоръ. — Очистите столъ. Это что тутъ такое валяется?

— Гдѣ?

— Да вотъ тутъ на столѣ.

— Гм! Чей-то сальникъ. Откуда онъ?

— Не знаю.

— Сергѣй Викторовичъ, не вашъ?

— Да почему жъ мой?! — огрызается ассистентъ. — Не меня же вы оперировали. Навѣрное, того больного у котораго камни извлекали.

— Ахъ, ты жъ, Господи, — вотъ наказаніе! Верните его, скажите пусть захватитъ.

— Молодой человѣкъ! Сальничекъ обронили…

— Это развѣ мой?

— Больше ничей, какъ вашъ.

— Такъ что же я съ нимъ буду дѣлать? Не въ рукахъ же его носить… Вы вставьте его обратно!

— Эхъ, вотъ возня съ этимъ народомъ! Ну, ложитесь. Вы уже поролись?

— Нѣтъ я только зашивался.

— Я у васъ не забылъ своего портсигара?

— Ей Богу, въ глаза не видалъ… Зачѣмъ мнѣ…

— Ну, что-то у васъ глаза подозрительно бѣгаютъ. Ложитесь! Маску! Считайте! Нажимайте! Растягивайте!

— Есть?

— Что-то такое — нащупывается… Какое то инородное тѣло. Дайте.

— Ну?

— Постойте… Что это? Нѣтъ, это не портсигаръ.

— Бумажка какая-то… Странно… Э, чортъ! Видите?

— Ломбардная квитанція!

— Ну, конечно: "Подержанный серебряный портсигаръ съ золотыми иниціалами M. K.". Мой! Вотъ онъ куда закатился! Вотъ тебѣ и закатился..

— Хе-хе, вотъ тебѣ и разсосался.

— Оборотистый молодой человѣкъ!

— Одесситъ, не иначе.

— Вставьте ему его паршивый сальникъ и гоните вонъ. Больныхъ больше нѣтъ?

— Нѣтъ.

— Сюртукъ мнѣ! Ж-живо! Подайте сюртукъ.

— Вашъ подать?

— А то чей же?

— Тутъ нѣтъ никакого сюртука.

— Чепуха! Тутъ же былъ.

— Нѣтъ!.. Неужели..?

— Чортъ возьми, какой неудачный день! Опять сызнова всѣхъ больныхъ пороть придется. Скорѣе, пока не разсосался! Гдѣ фельдшерица?

— Нѣтъ ея…

— Только что была тутъ!

— Не зашили ли давеча ее въ одессита?!.

— Неужели, разсосалась?..

— Ну и денекъ!.

ДРАМА ВЪ СЕМЬѢ БЫРДИНЫХЪ

Въ богатыхъ аппартаментахъ графа Бырдина раздался болѣзненный стонъ.

Съ расширенными отъ ужаса глазами, схватившись за голову, застылъ графъ, и его взглядъ — взглядъ помѣшаннаго — блуждалъ по страницѣ развернутаго иллюстрированнаго журнала.

— Да, это такъ, — глухо произнесъ онъ. — Сомнѣній быть не можетъ!

Испустивъ проклятіе, графъ схватилъ журналъ и помчался съ нимъ въ будуаръ графини.

* * *

Графиня Бырдина — красавица роскошнаго тѣлосложенія лежала на изящной козеткѣ и читала романъ въ желтой оберткѣ, изъ французскаго быта.

Ея высокая пышная грудь, какъ волна въ приливъ, вздымалась легкимъ дыханіемъ, бѣлыя полныя руки соперничали нѣжностью съ легкой воздушной матеріей пеньюара, a волнистая линія ведеръ свела бы съ ума самаго записного анахорета.

Вотъ какова была графиня Бырдина!

* * *

Какъ вихрь, ворвался несчастный графъ въ будуаръ жены.

— Полюбуйтесь! — со стономъ произнесъ графъ (они не забывались даже, когда были съ глазу на глазъ и называли другъ друга всегда на "вы"). — Полюбуйтесь.

Читали!

— Что такое? — привстала встревоженная графиня. — Какое нибудь несчастье?

— Да ужъ… счастьемъ назвать это трудно! — горько произнесъ графъ.

Графиня судорожно схватила журналъ и на великолѣпномъ французскомъ языкѣ прочла указанное мужемъ мѣсто:

— "Въ предстоящемъ зимнемъ сезонѣ модными сдѣлаются опять худыя женщины. Полныя фигуры, такъ нашумѣвшія въ прошломъ сезонѣ, по всѣмъ признакамъ, несомнѣнно, должны выйти изъ моды".

Тихо сидѣла графиня, склонивъ голову подъ этимъ неожиданнымъ грубымъ ударомъ.

Ея потупленный взоръ остановился на туфелькахъ полной прекрасной ножки ея, нескромно обнаженной пеньюаромъ больше, чѣмъ нужно…

Съ туфелекъ взоръ перешелъ на колѣни, на прекрасный достойный рѣзца Праксителя станъ, и замеръ этотъ взоръ на высокой волнующейся груди.

И болѣзненный стонъ вырвался у графини. Какъ подкошенная, склонилась она къ ногамъ графа, обнимая его колѣни. Моментъ былъ такой ужасный, что оба, сами того не замѣчая, перешли на "ты".

— Простишь ли ты меня, любимый?! Пойми же, что я не виновата!! О, не покидай меня!

Мрачно сдвинувъ брови, глядѣлъ графъ неотступно куда-то въ уголъ.

— О, не гляди такъ! — простонала графиня… — Ну, хочешь уйдемъ отъ свѣта! Я послѣдую за тобой, куда угодно.

— Ха-ха-ха! — болѣзненно разсмѣялся графъ — "куда угодно"… Но, вѣдь, и мода эта проникнетъ куда угодно. Нигдѣ не найдемъ мы мѣста, гдѣ на насъ бы смотрѣли безъ насмѣшки и язвительности. Всѣми презираемые, будемъ мы влачить бремя нашей жизни. О, Боже! Какъ тяжело!!

— Послушай… — робко прошептала графиня. — А, можетъ быть, все обойдется…

— Обойдется? — сардонически усмѣхнулся графъ. — Скажи: считался ли до сихъ поръ нашъ домъ самымъ свѣтскимъ, самымъ моднымъ въ столицѣ?

— О, да! — вырвалось у графини.

— Чѣмъ же теперь будутъ считать нашъ домъ, если я покажу имъ хозяйку, въ самомъ началѣ сезона уже вышедшей изъ моды, какъ шляпка на головѣ свояченицы устьсысольскаго околодочнаго?! Что вы на это скажете, графиня?

— О, не презирай меня, — зарыдала графиня. — Я постараюсь, я… я сдѣлаю все, чтобы похудѣть…

Графъ молча всталъ, холодно поцѣловалъ жену въ лобъ и вышелъ изъ будуара.

* * *

Завѣдующая "институтомъ красоты" встрѣтила графа Бырдина очень радостно, но сейчасъ же осѣклась, увидѣвъ его мрачное разстроенное лицо.