Чудеса за третьей дверью (СИ)

— Двенадцать.

— Пятнадцать.

— Тринадцать. Хорошее число.

Архитектор усмехнулся и кивнул. Потом поинтересовался:

— Вам точно не потребуется надзор за работами?

— Думаю, я справлюсь сам, — покачал головой Степан.

— Есть у вас рабочие?

— Есть.

— Опытные?

— Насколько мне известно, вполне.

Марсель пожал плечами.

— Вам виднее. Если после проверки эксперта вылезет какой-нибудь косяк, винить будет некого.

— Ничего. Я готов рискнуть.

— Удачи, — пожелал архитектор. — Кстати, я вспомнил, откуда мне знакомо название Буа-Кебир. Здесь когда-то затворницей жила Мадлена Соваж, модельер и художница. В довоенные годы она была звездой парижской богемы, ей прочили мировую известность. После войны мадемуазель Соваж перестала появляться на вечеринках и мероприятиях. Потом узнали, что она и вовсе уехала из Парижа. Удалённо работала с домами моды, придумывала совершенно невероятные коллекции. И писала картины — в манере ар-деко. Говорили, будто она как-то заявила, что эпоха ар-деко была пиком искусства, а последующие годы — лишь жалкой попыткой повторить шедевр. Любопытно, правда?

— Я не силён в искусстве, — Степан припомнил, что когда они сегодня осматривали дом, все остававшиеся предметы обстановки во всех комнатах были аккуратно и очень тщательно прикрыты тканью. Включая и полотна в салоне на втором этаже. То ли Руй позаботился о том, чтобы приезжий специалист не отвлекался от работы, то ли домовой просто не хотел, чтобы кто-то чужой увидел что-то из прежней жизни старого шато. — Думаете, её работы что-нибудь стоят?

— Наверняка. Найдёте какое-нибудь из её полотен — дайте знать. С удовольствием возьму его взамен гонорара, — Марсель отсалютовал собеседнику своим бокалом. «Старый Али» снова издал непонятное хрюканье.

— Извиняюсь, — пробасил голос из-под шеша. — Не в то горло попало.

* * *

— Спасибо, месье Руй, что позаботились всё накрыть.

— Пожалуйста, хозяин. Мне подумалось, так будет меньше беспокойства. Для всех.

— Вот он, наш страховочный фонд, — задумчиво произнёс Дуфф.

Они втроём стояли в салоне. Стараниями домового пыли здесь уже не было, а полотна, прежде составленные у стены, теперь были размещены по всей комнате. Из-за того, что освещение в этой части дома было отключено, Степану приходилось подсвечивать фонариком смартфона. Но даже в его свете было видно, что эти картины — работа настоящего мастера. Впрочем, человека и фейри зачаровала не манера письма или игра цвета, а сюжеты, которые выбирала мадемуазель Соваж.

На картинах повсюду обычные с виду предметы и пейзажи соседствовали с явно волшебными существами. Вот въездные ворота имения, над которыми склонились ветви старого дуба — теперь его уже не было. Дуб, по словам Руя, сгорел от удара молнии ещё лет шестьдесят назад. Но старая дама застала дерево, и, видимо, своими глазами видела зеленокожего юношу, словно на турнике, повисшего на одной из нижней ветвей. Юноша улыбался, демонстрируя мелкие зубы, и был одет только в набедренную повязку.

На другой картине был изображен уже знакомый Степану мегалит, у которого жили гномы. На верхней плите, скрестив по-турецки ноги, сидел седовласый коротышка с всклокоченными шевелюрой и бородой, узнаваемыми тёмными глазками и кустистыми бровями. Гном курил длинную трубку и с толикой недовольства посматривал на художницу.

— Виллем, — пояснил Дуфф, хотя такого пояснения, в общем-то, не требовалось. — Каратак, — он указал на картину с дубом.

— Не знал, что дуб был домом дриады, — заметил Руй. — Я, во всяком случае, никогда не видел этого духа. А Мадлена… — лютен не закончил. Он стоял перед небольшим полотном, изображающим угол дома, с горгульей-водостоком. Усевшись между каменных крыльев, вниз смотрел рыжий кот с сияющими, как звёзды, зелёными глазами.

— А она, скорее всего, что-то такое чувствовала, — предположил Дуфф. — Или это вообще являлось ей во снах.

— Думаете, можно так чётко запоминать сновидения, чтобы потом повторить их на полотне? — с сомнением проговорил Степан. — И вообще — разве можно увидеть во сне то, чего не видел, но что действительно существует?

— Сны — это сны, — гоблин скривился. — Я ничего не смыслю в тайнах сновидений, и мне не стыдно в этом признаться.

— Я тоже, — присоединился Руй. — В любом случае, вряд ли кто-то воспримет эти картины всерьёз. То есть, я хочу сказать — сами сюжеты. Думаю, полотна можно будет без опасений продать, если понадобится. По праву наследования они ваши, так что вам решать, хозяин.

— Мне не хотелось бы их продавать, — проговорил Степан, медленно переходя от картины к картине, и разглядывая всё новых и новых фейри и духов, запечатлённых художницей. — Разве что совсем не будет выбора. Но лучше мы оставим их, и повесим в комнатах отеля.

Фейри недоумённо посмотрели на него.