Чудесный шар

– А, какой за узника ответ! Донесете: «Арестант такой-то волей божьей помре…» Не так уж редко это у вас случается.

– Ну что же, бог с вами, поднимайтесь сами, если хотите.

«Что он еще придумает?» – с тревогой думал Ракитин.

При трусливом, нерешительном характере майора от него можно было ожидать всего.

– Последний вопрос, Трофим Агеич! – обратился узник к Рукавицыну. – Для проведения опыта нужны деньги.

– Денег у меня нет, – отрезал майор. – Копейки в доме не найдете. Жалованьишко сами знаете какое, вот нового мундира до сих пор справить не могу.

На многое мог решиться майор Рукавицын: на ложную клятву, на нарушение служебного долга и обман начальства, на любой подлог, но расстаться с деньгами, накопленными за счет плохого содержания заключенных, было свыше его сил.

Дмитрий благословил в душе дядю, приславшего денег.

– Ваши деньги мне не нужны. Вот триста рублей. – И он протянул Рукавицыну увесистый мешочек.

Комендант буквально оцепенел. В первый раз он понял, что в непроницаемой стене, отделяющей узников Новой Ладоги от внешнего мира, есть какая-то брешь.

– Все будет куплено, сударь, – забормотал он. – Давайте составлять реестр. Бумага у вас есть, пишите.

– Первым делом полотно. Его потребуется много…

– Аршин тридцать? – снисходительно спросил майор. – Купим!

– Нет, Трофим Агеич, не тридцать и даже не сотню. Мне нужно тысячу аршин.

– Что? – подскочил Рукавицын. – Тысячу? Да это роту солдат одеть можно. Может, меньше пойдет, ну, хоть пятьсот?

– Не торгуйтесь, Трофим Агеич, поскупимся – провалим опыт.

– Что ж, пишите, – со вздохом согласился Рукавицын.

– Еще веревок тонких аршин двести, толстых – пятьдесят. Лаку фунтов тридцать… Ниток крепких… И ради бога, не скупитесь на мелочах, полотна берите самого лучшего, тонкого.

– Ярославского возьмем.

– И вот еще что, Трофим Агеич, скажите вашему посланцу, что я досконально знаю цену полотна и прочих товаров, так что пусть он не вздумает наводить экономию на этой покупке.

Майор густо покраснел: он как раз собирался навести такую экономию и присвоить из суммы, переданной узником, 30–40 рублей.

На следующий день Кулибаба поехал в столицу за материалами. Это было в конце июня.

Глава десятая

Труды и заботы

В тюремном цейхгаузе, приспособленном под мастерскую, кипела работа. На полу сидели бабы: старая Кузьминишна, жена младшего тюремщика Филимоши, и комендантская кухарка Матрена. Они сшивали длинные клинья полотна. Ракитин на большом столе занимался кройкой.

За право работать в цейхгаузе Дмитрию пришлось выдержать нелегкую борьбу с майором.

– Вы меня под виселицу подводите, сударь! – кричал комендант. – Помещение дать! Швейных мастериц выписать! Весь город вам в помощь согнать!..

Договорились на том, что работать будут свои, тюремные, бабы, надзирать за ними будет сам инвентор. Бабам за разглашение тайны Рукавицын пригрозил казематом. На случай приезда начальства был установлен караул: белобрысый Гараська, Матренин сын, целый день торчал за воротами. В случае появления у ворот экипажа Гараська тотчас должен был предупредить Кулибабу.

Дни и ночи майор проводил в страхе. Он терял голову при мысли, что кто-нибудь подсмотрит, что делается в цейхгаузе. По ночам он не спал, чутко прислушивался, и ему вдруг представлялось, что у ворот шумят: приехала комиссия.

Днем было немногим лучше: надо было следить за узником, за бабами-швеями, за часовыми у цейхгауза, за беспечным Гараськой. Трофим Агеич потерял аппетит, как после памятной истории с Приклонским. Он едва притрагивался к любимым кушаньям, не смотрел на настойки.

О замысле коменданта и узника по крепости ходили удивительные слухи. Самая секретность, которой Рукавицын обставил предприятие, возбуждала необычайный интерес. Когда рано утром и поздно вечером два конвоира проводили Ракитина по крепостному двору, немало любопытных глаз провожало узника.

Тюремный персонал был невелик: тюремщики, два-три пекаря, кузнец и столяр да при церкви поп, дьячок Сергей, пономарь и церковный сторож. Каждый даже мелкий случай в этом микроскопическом мирке вызывал бесконечные толки и сплетни. Когда бабы выходили из цейхгауза, им не давали проходу. Швеи молчали о работе, но отводили душу в рассказах о красоте узника, об его умильном обращении.

Антонина Григорьевна недолго находилась в неведении о смелом замысле Ракитина. Майор рассказал ей, что узник придумал удивительный снаряд для летания по воздуху. И когда этот снаряд будет построен, ему, коменданту, за содействие инвентору выйдут в награду большие почести и деньги.

Майорша не умела хранить секреты. Во время первого же чаепития с попадьей, когда та ядовито намекнула, что Трофим Агеич очень уж засиделся в теперешнем своем чине, Антонина Григорьевна выложила начистоту все его планы и надежды. Попадья не поверила.

– Выше колокольни, говоришь, поднимется? Ох, смотри, сударыня, не доигрался бы твой Трофим Агеич… На большой чин метит?

– Да уж будьте спокойны, – вспыхнула майорша. – В крепости не останемся. Довольно Троше здесь прозябать…