Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры

Неспроста у плезиадаписов мозжечок совсем маленький, далеко отодвинутый назад от столь же незначительной затылочной доли. А вот у адаписов и омомисов – первых полуобезьян и обезьян – мозжечок вырастает в разы, причём и в ширину, и в высоту, и в длину. Показательно, что у адаписовых червь мозжечка (центральная часть) шире, чем полушария (боковые части), а у омомисов полушария больше червя. Это неспроста: ядра червя занимаются общей координацией тела, равновесием в целом и, в частности, движениями позвоночника, в том числе хвоста (у лемуров он прекрасен!) для удержания того самого равновесия; а более прогрессивные ядра полушарий (самое большое и красивое – зубчатое) – движениями ручек и ножек.

Затылочная доля у адаписов больше, чем у плезиадаписов, но не слишком велика, так как они прыгали пока не чересчур лихо, а их глаза располагались ещё не строго фронтально, смотрели несколько в стороны, так что полноценного объёмно-бинокулярного зрения ещё не было. Современные лемуры хотя и могут скакнуть довольно далеко, но перед каждым прыжком прицеливаются, раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы свести воедино две полунезависимые картинки от растопыренных глаз и оценить расстояние.

У омомисов же и более продвинутых обезьян оба глаза глядят строго вперёд, так что изображения от обоих глаз перекрываются, что позволяет намного быстрее рассчитать дистанцию для прыжка. И, закономерно, затылочные доли омомисов расширились и удлинились, перекрыв сверху значительную часть мозжечка.

Таким образом, примитивные хищные совместно с совами двинули нас по пути прогресса, а кто не хотел или не мог – стал едой.

Стеноплезиктиды, куницы и виверры

Попрыгучесть – это прекрасно, но плотоядные тоже не дураки. Энцефализация – рост мозга – шла и у хищных. В олигоцене прогресс дошёл до появления новых ужасных чудищ – стеноплезиктид Stenoplesictidae и куньих Mustelidae. Они очень похожи друг на друга, только стеноплезиктиды, например, Africanictis meini

и Palaeoprionodon lamandini, более длинноноги и, судя по рифлёному голеностопному суставу, были скорее бегающими наземными хищниками, а их зубы несколько больше похожи на кошачьи. Видимо, стеноплезиктиды были чем-то средним между куницами, кошками и виверрами; может, поэтому они и вымерли, что не смогли определиться с конкретной экологической нишей, конкуренты оказались круче.

Хуже были куницы. Олигоценовые Mustelictis olivieri, M. piveteaui и Corumictis julieni

были ещё так себе, а заметно позже некоторые стали совсем ужасными, примером чего может служить волкоподобная росомаха Ekorus ekakeran. Куньи – универсальные хищники, способные и проникать глубоко в норы, и рыскать по подлеску, и устраивать засады, и плавать, и гонять добычу по веткам. Их челюсти удивительно сильны: харза легко прокусывает голову оленю, макаке или лангуру. А главное – они бесшабашны, чрезвычайно энергичны, неостановимы и всегда добиваются своего. Единственная радость – обычно они хотя бы одиночные (хотя те же харзы иногда охотятся семьями). Большую часть нашей истории куньи мало пересекались с приматами, но, например, гигантские выдры Enhydriodon dikikae ныряли в озёрах, к которым на водопой приходили австралопитеки. Конечно, главная еда выдр – моллюски и рыба, но если метровый двуногий сам лезет, то отчего бы двухметровой выдре его и не придушить?

Здорово, что мозг куньих эволюционировал ровно в том же направлении, что и мозг приматов: увеличение мозжечка за счёт полушарий, а также разрастание затылочной доли и наползание её на мозжечок.

В раннем миоцене к прежним врагам добавились виверры – Kanuites lewisae и Tugenictis ngororaensis в Африке и Semigenetta laugnacensis в Европе. Эти звери куда более осторожные, скрытные и, на наше счастье, питаются большей частью всякой мелочью. Одна беда – в начале миоцена мы тоже были не такими уж крупными, так что как минимум детёныши обезьян могли вполне сгодиться на корм пятнисто-полосатым.