Чудо

Рост женщины, которая открыла дверь на звонок, составлял чуть больше метра пятидесяти. Как видно, она только что вернулась из парикмахерской. Сноп волос бледно-лилового цвета смотрелся на ее голове словно стальной парик. Зрачки были неправдоподобно увеличены толстыми линзами очков. Нос похож на ястребиный клюв. Губы злобно поджаты. Этакая костлявая Горгона.

Женщина лишь слегка приоткрыла дверь, чтобы сперва изучить гостью сквозь щелку.

— Так это вы мадам Клейтон из Лурда?

— А также из Соединенных Штатов,— добавила Аманда.— Мадам Готье?

— Входите.

Аманде пришлось протиснуться сквозь неохотно приоткрытую дверь, а потом подождать, пока мадам Готье не закончит возиться с тяжелым дверным засовом. Через полутемную прихожую хозяйка провела Аманду в скудно обставленную гостиную, где сиротливо стояли несколько подделок под мебель эпохи Людовика Четырнадцатого. Мадам Готье жестом велела Аманде сесть на жесткую кушетку, а затем поставила перед ней низкий стул с прямой спинкой и уселась на него с видом инквизитора. Еще раз окинула гостью взглядом с головы до ног.

— Кто дал вам мое имя? — начала допрос мадам Готье.

— Отец Рулан в Лурде.

Мадам Готье презрительно фыркнула.

— Ах, этот,— протянула она, не уточнив, что имеется.

— Вообще-то я сама попросила его назвать имя того, кто продал ему дневник Бернадетты.

— Зачем?

— Ну, как бы сказать… Я побывала в монастыре в Невере, где прежде жила Бернадетта, и там одна монахиня сказала мне, что церковь приобрела только одну часть дневника Бернадетты — ту, где описаны восемнадцать явлений Девы Марии. Как мне было сказано, церковь не сочла нужным купить более раннюю часть, где Бернадетта писала о своем детстве в Лурде, о пребывании здесь, в Бартре, с людьми, потомком которых вы являетесь. Отец Рулан подтвердил это, когда я завела с ним разговор про дневник. Я спросила, может ли он сообщить имя человека, продавшего часть дневника. Вот он и назвал мне ваше имя.

Щелочки глаз, скрывавшиеся за линзами, все так же напряженно изучали Аманду. Подумав еще немного, француженка заговорила:

— По телефону вы сказали, что пишете о Бернадетте статью. Это что, докторская диссертация?

— Нет, не совсем… У меня уже есть степень доктора. Это профессиональное исследование о психологическом состоянии Бернадетты в то время, когда она стала видеть явления. Надеюсь опубликовать эту работу в скором времени.

— Вы католичка?

Аманда растерялась, не зная, что лучше — солгать или сказать правду. Она совершенно не знала, чего ожидать. А потому сочла, что правда в такой ситуации будет безопаснее.

— Нет, не вполне. Хотя…

— Значит, не веруете.

Эти слова были произнесены ровным тоном. В них не было и намека на обвинение.

— Я, знаете ли, недавно обратилась в веру. Как бы…

Мадам Готье досадливо дернула головой:

— Да не о том я. Я говорю о вере в видения Бернадетты.

Попавшись еще раз, Аманда окончательно отказалась от тактики увиливания.

— Как любой рационально мыслящий человек я не могу однозначно принимать на веру чудеса и видения. Но мне интересно, как эти чудеса посещают других людей, в особенности как они посетили Бернадетту. Я хочу знать, каков был склад ее ума, когда она впервые пришла к пещере.

Мадам Готье, казалось, оттаяла, но лишь самую малость. Щелочки за очками снова превратились в глаза; губы, стянутые ранее в одну точку, расправились, приняв нормальную форму.

— Вы не веруете,— констатировала она еще раз.

Аманда все еще колебалась.

— Я ученый.

— Кому интересны детские годы Бернадетты?

— Это крайне важная часть моего исследования. Ведь то, что Бернадетта думала или делала накануне видений, имеет огромнейшее значение. Судя по всему, отцу Рулану это показалось не столь уж важным, иначе он приложил бы более настойчивые усилия, чтобы приобрести у вас первую часть дневника.

— Ничего он не приобрел бы, потому что этого я бы ему ни в жизнь не продала.

Аманда озадаченно нахмурила брови.

— Может быть, я что-то недопоняла, но, насколько мне известно, вы показали ему эти начальные страницы дневника, а он прочел их и пришел к выводу, что они не представляют большого интереса. Разве что в качестве музейного экспоната, но не такого, за который стоило бы продолжать борьбу.

— Наврал он вам,— сообщила мадам Готье.— Зачем ему было врать, ума не приложу. Может, хотел прикинуться историком, который все видел, все читал. Но вы уж поверьте мне на слово, он и в глаза не видел ни одной страницы, где Бернадетта пишет о своей жизни в лурдской тюрьме и о своем житье-бытье с семейством Лаге в Бартре.

— Любопытно,— протянула Аманда.— Разве он не хотел купить первую часть вместе со второй?

— Как не хотеть! Еще как хотел. Но я-то знала, что если он увидит первую часть, то вторую не купит ни в коем случае. А мне нужно было продать вторую часть, потому что мне и Жану деньги требовались.— Пару секунд она молчала.— Жан — это мой шестнадцатилетний племянник. Мне он все равно что сын родной, единственный ребенок. И я ему добра хочу.