Говард повернулся на каблуках и вышел из гостиной. Полицейский подтянул свой ремень, нащупав правой рукой черный приклад ружья, и покинул гостиную вслед за Говардом, чуть ли не наступая ему на ноги.
— Вы там долго не задерживайтесь, — окликнул их Дейкин.
Дидрих грузно опустился в кресло. Говард даже не поглядел на него перед уходом.
«И на меня тоже», — подумал Эллери, подойдя к одному из больших окон гостиной и посмотрев в сад, где грелись под полуденным солнцем полицейские. Они курили и смеялись.
Прошло не более пяти минут, когда над их головами прогремел первый удар по статуе и его эхо разнеслось по особняку. За ним последовал второй, третий… десятый… двадцатый. Темп разрушения явно ускорялся. Но вот грохочущие звуки смолкли, сменившись долгой паузой, а после нее послышался последний, отчаянный удар иконоборца.
На этот раз ничто уже не нарушало тишину.
Все повернулись к открытой двери, где у проема были видны ступеньки лестницы, и начали ждать, когда разрушитель скульптур спустится и вновь предстанет перед ними в сопровождении полицейского. Однако ничего не произошло, и разрушитель с полицейским так и не появились. Впереди смутно просматривались пустой коридор и лестница.
Дейкин направился в коридор и положил руку на обесцвеченные дубовые перила.
— Джип! — закричал он. — Немедленно приведи его сюда!
Но Джип ничего не ответил.
— Джип!
В басовитом реве шефа полиции улавливались нотки паники.
Джип опять не отозвался.
— Боже мой, — ахнул Дейкин и повернулся к собравшимся. Его лицо было похоже на комок белой глины.
Потом он бросился на лестницу и все последовали за ним.
Полицейский лежал, распростершись, у запертой двери в студию Говарда с пурпурной ссадиной на левом ухе и полусогнутыми длинными ногами, как будто он пытался заставить себя подняться.
Оружия в кобуре на поясе у него больше не было.
— Он ударил меня ногой в живот, когда мы подошли к двери, — простонал полицейский. — Схватил мое ружье. Потом ударил меня им, и я свалился.
Дейкин постучал в дверь.
— Заперта.
— Говард! — заорал Эллери, но Шалански отодвинул его своим плечом и выкрикнул:
— Ван Хорн, откройте дверь, да поскорее, черт бы вас побрал!
Однако никто не открыл им дверь.
— У вас есть ключ, мистер Ван Хорн? — задыхаясь, выпалил Дейкин.
Дидрих бессмысленно взглянул на него. До него не дошла суть столь простого вопроса.
— Нам придется ее взломать.
Они собрались в нескольких футах от двери и приготовились общими усилиями сорвать ее с петель, когда раздался выстрел. Один-единственный выстрел, в сопровождении какого-то металлического звука. Очевидно, что-то упало на пол.
Звук был не тяжелее, чем от падения человеческого тела. Они тут же взломали дверь и ворвались в студию.
Говард висел на центральной перекладине высокого деревянного потолка. Его руки раскачивались, с запястий еще стекала кровь, и на полу образовались два маленьких красных озера.
Он перерезал себе вены резцом, забрался на стул с веревкой, найденной среди скульптурных глыб, привязал ее к перекладине, туго затянул оба конца на шее и выбил из-под ног стул. А потом вставил в рот под острым углом дуло полицейского ружья и спустил курок. Пуля 38-го калибра разорвала ему нёбо и, вылетев наружу, разнесла в клочья затылок — от макушки до шеи.
Прокурор Шалански скорчил гримасу, вытащил пулю из деревянной балки, куда она в конце концов угодила, и завернул ее в свой носовой платок.
Следователь Грапп заметил:
— Он явно хотел умереть наихудшим образом.
Пластилин, глина, каменные куски устилали пол студии, и Уолферт Ван Хорн взвизгнул, споткнувшись о большой обломок Юпитера. Он упал и вывихнул себе лодыжку.
Репортеры не медлили, и в тот же день местные газеты были полны сенсационными новостями.
Как сказал инспектор Квин: «Убийство, секс и Бог — для издателей этот случай настоящий подарок, о котором они могли только мечтать».