Чудо - из чудес

            — Ничего особенного. Только слушать и запоминать. А в нужный момент сказать, что такой-то произнес слова, оскорбляющие величество нынешнего императора, а значит, и римского народ!

            — А если они не произнесут ничего такого?

            — Вряд ли. Они не из тех людей, которые хвалят Нерона и его начинания! А нет — сам подведи их к опасной теме, например, разговором об Агриппине или, — что не может оставить равнодушным ни одного уважающего себя римлянина, — о пристрастии Нерона к публичным выступлениям, к его игре на кифаре в цирке... в общем, сплети сеть из вопросов-веревок и, как только они зазеваются — р-раз! — Ахилл невольно пригнулся от резкого движения сенатора, имитирующего бросок опытного рыбака. — Набрасывай ее на них!

            Три четверти часа прошли для Ахилла быстрее минуты. Как ни умоляюще смотрел он на часы, желая как можно дольше оттянуть неприятный момент, риска все быстрее и быстрее бежала от деления к делению и, когда достигла жирной черты, в атриум действительно вошли двое.

            Впереди сенатор.

            Следом за ним — всадник.

            Рабы подвели их к свободным ложам, помогли забраться на них, надели на привычно подставленные головы венки и разлили по кубкам вино.

            Мурена представил гостей и Ахилла друг другу.

            Имя всадника неожиданно насторожило синопца.

            Улучив удобный момент, когда Мурена чем-то отвлекся, он спросил:

            — Прости меня, Тит Элий! Я бы хотел задать тебе один вопрос...

            — Да? — приветливо поднял тот голову, и краем глаза Ахилл уловил одобрительное выражение на лице Мурены.

            Который, как оказалось, не упускал ничего…

            — Скажи... ты когда-нибудь был в Колхиде?

            — Да, бывал! Во времена императора Клавдия... нет, даже еще раньше — при Калигуле!

            — Прости... а не было у тебя тогда жены из Персии и дочери по имени Элия?..

            — Жены? И... Элии?! Да это же... клянусь Юпитером... Минервой... всеми богами неба и земли — мои потерянные жена и дочь! Погоди, погоди... Ты что-то знаешь о них?!

            — Да, кивнул Ахилл.

            — О, боги! — приложил ладонь к сердцу Тит Элий. — Я столько искал их, но Римский мир так велик, что два человека в ней — это даже не иголка в стогу сена! Ну, что ты молчишь? Они... живы?

            — Да. То есть, прости, жива одна только Элия. Жена твоя умерла, когда девочке было всего два года.

            — А Элия? Дочь?! Ты — видел ее?

            — Да, и представь себе, совсем недавно! Она чуть было не вышла замуж за моего... брата.

            — И где же она сейчас

            — В Синопе! — Ахилл услышал недовольное покашливание Мурены, увидел его пальцы, которыми он показывает, как вяжут сеть, и, сразу мрачнея, прошептал всаднику: — Я... потом тебе все объясню и дам адрес. А пока позволь мне переговорить с отцом-сенатором...

            Ахилл, перехватывая взгляд Мурены, показал глазами на гостя-сенатора, как бы говоря: "Это — мой", — и стал мучительно смотреть на начинающее светлеть небо в отверстии атрия, в поисках вопросов, из которых он должен теперь связать свою первую губительную сеть...

Глава пятая

 

СЛЁЗЫ БОГОРОДИЦЫ

1

Мама Стаса, не зная, что и ответить на это, развела руками…

            Прошло без малого полтора месяца.

            Сколько событий уместилось за этот, казалось бы, не столь уж и большой отрезок времени!

            Началось все с того, что Лена в первый же день сдружилась с бабушкой.

            Тоже Еленой.

            Только Стефановной.

            — И ни в коем случае не Степановной! — как тут же поправляла та всякого, кто пытался переделать ее отчество на не православный лад[24].

            Несмотря на преклонный возраст, это оказалась очень обаятельная, строгая и в то же время необычайно ласковая — сама доброта — старушка!

            Ее постоянная забота, самое искреннее участие, как нельзя кстати помогли Лене перенести тяжелый период беременности, когда токсикоз становился просто невыносимым.

            И порой она даже на несколько мгновений теряла сознание…

            А еще бабушка Стаса была удивительной рассказчицей.

            Едва она начала рассказывать про свою юность, про детство Сергея Сергеевича, Лене сразу стало понятно, откуда у Стаса весь его писательский дар.