Чудо купальской ночи

Вернулся Ставров из армии и сразу поступил в Санкт-Петербургский университет технологии и дизайна на специальность: кузнец. Жил в общаге, а в выходные уезжал к Петру Петровичу в поселок в области, где у того дом был и кузня рядом. И учился, учился Клим, без отдыха и продыха, но в радость, на подъеме душевном каждый день – осваивал тайны мастерства, которые передавали ему этот великий учитель и Аркадий Владимирович вместе с ним.

А заодно и зарабатывал. Так как прав был Петрович, утверждая, что хороший кузнец всегда востребован и заработает на достойную жизнь для себя и семьи своей. Любителей и ценителей настоящей ручной кузнечной работы оказалось довольно много, и заказы у них с Петровичем не переводились, а только множились.

Через три года после того, как Клим перебрался в Питер, умер дед Матвей Захарович. Клим тяжело переживал его смерть, но в себе, внутри, не на виду, никто, кроме бабушки Дуни, не догадывался и не понимал, как больно и тяжело ему от утраты. А она сразу почувствовала, только в глаза глянула Климу, когда он приехал к ней домой ночью прямо с вокзала.

Она ему открыла дверь. Клим переступил порог, бабуля обняла, прижалась к его широкой груди – маленькая, щупленькая, родненькая. Постояли так. Потом она отстранилась, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Не горюй так, ему бы не понравилось.

– Пока не могу, ба, – признался внук, – но я справлюсь.

– Справляйся, – кивнула бабуля и повела его в теплую кухню, поить чаем с дороги.

Клим справился и понял, что отпустило, просветлело внутри, когда сам сделал деду памятник, по собственным эскизам и чертежам, и, не дожидаясь положенного года, поставил его на могиле. В весеннюю распутицу он привез памятник и позвал родных на кладбище. Вчетвером, еще с тремя рабочими, они воткнули его основание во временную бетонную подушку, а потом Клим снял закрывающую памятник дерюгу – и наступила тишина.

Настоящая звенящая тишина, только воронье каркало на разные лады. Клим отлил точный портрет деда барельефом в его военном кителе с погонами полковника медицинской службы и всеми орденами-медалями, а сзади у него за спиной его знаменитые тетрадки и складские амбарные книги записей, покрыл металл патиной и легким оттенком специальной краски добавил цвета, как на размытом фото. Долго родные стояли и смотрели, а потом мама ошеломленным шепотом спросила:

– Климушка, это ты сам сделал?..

– Да, – только и ответил он охрипшим голосом.

– Климушка, но ты же невероятный талантище, – сказала она тем же потрясенным шепотом и заплакала.

А Клим вдруг почувствовал, как некая тяжесть, которую он, оказывается, все эти годы, после решения стать кузнецом, носил и держал в себе и не догадывался, что живет с нею, растворяется и исчезает, как туман под солнышком, как пар. И почудилось ему вдруг, что откуда-то долетел легкий, радостный, знакомый смех деда Матвея. Ставров шагнул к маме, обнял ее и прижался щекой к ее макушке. И вот тогда он понял, что примирился с уходом деда и они с ним прямо сейчас, в данный момент, друг друга поняли и всегда будут вместе.

Через два года он окончил институт, и надо было решать, что делать дальше. Оставаться ли в Питере и начинать тут свое дело, тем более Петрович с Аркадием Владимировичем обещали ему всячески содействовать и помогать, или возвращаться в Москву, в родной город, к семье. Как ни странно, принять решение помогла бабушка Дуня.

В один из его приездов в выходные он пришел ее навестить. Они сидели за столом, пили чай, бабуля угощала его своими фирменными, «дырчатыми», как кружево, тоненькими блинами с малиновым вареньем, и Клим вдруг вспомнил, что они давно вот так не оставались вдвоем. Пожалуй что, со смерти деда. Обычно в его приезды либо бабушка приходила к родителям, где они собирались всем семейством, либо к ней бабушка Лариса с дедом Сашей приходили, либо она к ним, где и встречались с внуком.

– Я специально сегодня тебя позвала, поговорить хотела вдвоем, – объяснила бабушка Дуня, когда Клим спросил ее об этом.

– О чем, бабуль? – улыбнулся этой ее серьезности он.

– О многом и важном. Но сначала я хотела узнать, что ты намерен делать дальше?

– Ты спрашиваешь о моей работе? – не стал подшучивать над ней Клим, заметив, как важен почему-то ей этот разговор.

– Да, я хотела спросить останешься ли ты в Петербурге или вернешься в Москву?

– Я пока думаю, ба, взвешиваю все аргументы, – вздохнул он.

– А скажи, Климушка, что бы ты хотел для себя в идеале, ты знаешь? Что бы ты делал, если бы у тебя имелась возможность не ограниченного ничем выбора? – очень серьезно допытывалась она.

– Я бы, бабуль, хотел свое дело открыть, не просто кузницу, а несколько кузнечных цехов в ней для работы в разных техниках: ковки и литья, сварки, чеканки, да всех работ. Людей найти талантливых, увлеченных для работы и заниматься любимым делом.

– А где, в Москве или Питере? – выясняла бабуля.

– В Подмосковье, – улыбнулся он ей. – Я много думал об этом. В городе кузницу вполне можно организовать, но мне интересней и удобней ближе к природе и чтобы дом рядом был. Ну, и поближе к вам, понятное дело.