Чудо, тайна и авторитет

— Я скоро. Я принесу из какого-нибудь чулана тряпку и ведро, добуду воды. И вот еще пока. — Он накрутил на палец волос, вырвал, поморщившись, и протянул. — Сойдет за его.

Иван кивнул. Андрей и Lize подобрали поломанную корону и вышли. Он же, не повторяя прежней ошибки, заперся, вернулся к столу и, почувствовав вдруг оглушительное изнеможение, повалился в кресло. Просидел так с минуту, распластав по подлокотникам вялые руки и уставившись в украшенный лепниной потолок. Пожар внутри почти утих. Его затушили Лизина пустота и стойкость Андрея.

Примерно двенадцать лет жизни Иван провел лицом к лицу с чужими бедами — сначала будучи газетчиком, потом — сыщиком. Он видел эти беды в десятках обличий, самых неприглядных, грязных и безмолвных. Он видел их почти каждый день, когда какая-нибудь баба бросалась в ноги с воплем: «Убили, убили!», или когда шел осматривать трущобную каморку, где у печи лежала забитая сожителем девица со вспоротым животом, или когда вылавливал из реки старого купца-самоубийцу, на деле жертву жадных до наследства сыновей. Он видел десятки бед и уже не помнил, каково сосуществовать с ними абстрактно, например находя их только на страницах газет или в сплетнях. Не разглядывать лица мертвых; не брать их за окоченелые руки; не слушать тех, кто стенает о них. Может, поэтому ему трудно было примерить на себя потрясение Lize, всего-то увидевшей потаенную подшивку с рисунками и так спонтанно раскаявшейся. Но примерно Иван все же понимал: да, она знала о «мемуарах», знала о некоторых похождениях отца, но представления не имела, во что они выплескиваются, не воображала деталей. Если подумать, таковы были многие свидетели, опрашиваемые в рамках следствия: иные что-то утаивали и привирали ровно до момента, пока не видели замученную жертву или кого-то плачущего над ней. Только столкновение с последствиями иногда заставляет нарушить молчание, только оно побуждает действовать, отбросив роль праздного наблюдателя. И снова безумный призрак был прав.

Иван более-менее пришел в себя и стал проверять кабинет: вся ли мебель в прежних положениях, не выдает ли что-нибудь вторжения. Встал с кресла и слегка передвинул его, сместил левее пресс-папье на столе. Машинально запустил руку в открытый ящик и нашел в глубине еще несколько предметов: исцарапанный серебряный ключ, возможно, от комнаты Андрея, три стеклянных флакончика с отрезанными прядями волос, бант из красного шелка, игрушечного солдатика, колечко с зеленым камнем. Отдернулся и занялся подшивкой: поколебавшись, вынул и забрал несколько работ, завязал ленточки заново, вернул листы в стол. Изучил места, где крепился порванный волосок, убедился, что держалось нехитрое приспособление на капельках воска, и с некоторым трудом, найдя в другом ящике свечу, восстановил все как было. Наконец задвинул стол, запер, положил ключ в мраморное яблоко — и снова опустился в кресло. Не просидел, впрочем, и минуты: постучал Андрей.

Иван впустил его, в который раз заперся и забрал принесенные вещи.

— Посидите, — предложил он, кивнув в сторону камина. — Я уберу. А вы очень хорошо держались… Каюсь, даже не ожидал от вас.

В последних словах он сомневался, но все же произнес их, просто потому что с трудом вмещал факт в голове. Lize призналась в огромном предательстве, и это Андрей еще не знал о снотворном. Довольно было и того, что она клеветала на R., что не думала обрывать болезненное блуждание брата в потемках обмана, что мечтала о его деньгах, знала об отцовских преступлениях, пусть абстрактно, — и не вмешивалась. Иван понимал: своей сестре он не простил бы ни одну из подобных вещей. Что же Андрей?

Он не улыбнулся, не ответил — просто прошел и аккуратно сел в кресло, чтобы не сдвинуть мебель и на полногтя. Вытянул ноги, упер локти в колени, опустил на них голову. Видно было: всеми силами пытается удержать сползающую маску спокойствия.

— К слову, не тревожьтесь: я сделал то, что читалось в вашем взгляде, — сказал наконец он. Иван, уже опустившийся на пол возле рвотной лужи, удивленно вскинулся. — Lize попросила воды, я дал, но в стакан бросил одну из своих снотворных пилюль. — D. устало глянул сквозь пальцы. — Проследил, чтобы выпила до дна, они хорошо действуют. До полудня точно проспит, а дядя, как правило, довольно рано уходит, даже если поздно ложится. Вас устроит?

Иван кивнул, задним числом подумав опять о том, что Андрей демонстрирует неплохое полицейское чутье. Даже сказал это вслух, надеясь его подбодрить, и уточнил:

— Не хотите однажды к нам в сыск? Ведомство, говорят, скоро расширять будут; мы не совсем справляемся, люди пригодятся.

Андрей вздохнул, опять спрятал лицо в ладонях, и Иван, решив, что ему пока трудно рассуждать вообще о любом будущем, не стал продолжать. Склонился над полом, вытирая остатки рвоты и впервые с содроганием размышляя, что было бы, будь паркет здесь застлан ковром. Такое за пять минут не очистишь.

— Могу я как-то помочь вам? — Сил молчать все же не было, уже не рабочая тревога, а простая, почти дружеская жалость сдавливала сердце.