Чудо, тайна и авторитет

К. вслед за графом прошел в длинный, слабо освещенный лампами коридор; двинулся мимо череды обветшалых дверей. Граф не осматривался: похоже, видел обстановку не раз. Он все пытался подхватить спутницу под руку, а она сжималась, оправдываясь: «Да что вы, я с печкой возилась, думала картошки последние испечь…» К. прислушивался к ее почти кликушеским интонациям — вот-вот заплачет? Было пока предельно непонятно: что за семья из матери и, вероятно, дочери, которую граф осыпает праздничными благодеяниями? Содержанка и прижитой ребенок? Давние друзья, или, может, кто-то из них — подающая надежды художница? К. забежал немного вперед и пригляделся. У женщины было красивое, но совершенно крестьянское крупноватое лицо, руки обветренные, натруженные — скорее всего, она принадлежала к местным поденщицам, за мелкие деньги моющим полы, стирающим, стряпающим и шьющим.

— Что, ангел спит? — мягко спросил тем временем граф.

— Нет, нет, я разбудила, сказала, что вы, может, зайдете, — отозвалась женщина и открыла перед ним одну из последних в коридоре дверей. — Голову, осторожно. Высокий вы… ушибались, помню.

— Ай, не тревожьтесь! — пропел он, но пригнулся. — Кто ушибается в чужих домах, тот сам дурак!

Они вошли. Помещение — одновременно и гостиная, и столовая, и чье-то спальное место — было обставлено ветхой мебелью разных тонов. Почти черный шкаф и светлый исцарапанный стол, три разномастных креслица с вытертой цветочной обивкой и три стула с обломками спинок. Обои в тюльпанах, бумажные, под потолком отходили и сворачивались в трубочки. Но не пыльно, аккуратно, на единственном небольшом окошке — чистейшие занавески, которые ничто не портило, кроме дыры в самой середине правой.

Тут, дальше, была еще дверь — явно оставшаяся от лучших времен, черного дерева, с вырезанными по периметру розами. Женщина подошла, приоткрыла ее, заглянула — и с кем-то заворковала все тем же звенящим голоском. К. не услышал слов, почему-то не решившись подойти ближе, — понял только, что речь вроде бы о гусе, да еще о чьих-то красивых волосах. Граф тем временем украдкой положил на стол большую плитку английского шоколада в золотой фольге и пару купюр.

— Нет Полинки. — Женщина прикрыла дверь. Развернулась с видом легкой досады, пошарила по юбке, отыскала погнутое кольцо с ключами и, сняв один, протянула графу. — Ускакала куда-то, как бы не пришла сейчас…

— Мы запремся, — с самым заговорщицким видом пообещал граф, подошел и поцеловал ей руку. — И шторки задернем. Ну а потом я инкогнито, через другую дверь…

— Ух, поймаю нахалку! — выдохнула женщина, но по секундному ее движению К. понял: думает она о другом и мучительно хочет вырваться.

— Не ругайте, не ругайте ее! — Граф разжал пальцы сам, шагнул к двери. Он широко улыбался, но мерцающий взгляд с каждым словом становился отстраненнее. — Это юность, она ищет приключений, а в ваших местах приключения более-менее спокойные возможны, только когда все спят.

Он взялся за ручку двери, начал было ее поворачивать. Женщина глядела долю секунды на его спину, а потом выпалила:

— Курсы так и не откроют? Лубянские? Хоть какие? Она так занимается…

Граф обернулся. К. знал его достаточно, чтобы заметить искру раздражения. Беседа ему надоедала; дверь — манила. Но ответил он терпеливо, натянув на лицо прежнее печальное всезнание вкупе с жалостью:

— Такова наша дремучая страна, сударыня, из пушки по воробьям: сначала пара дурех покушается на царей, а потом десятки чудеснейших девиц не могут образование получить. Но в фельдшерицы — это обязательно; есть у меня знакомство. Только бы повод найти; впрочем, думаю, он вот-вот будет — все удачнейше сходится…

Глаза женщины спросили: «Как скоро?», но вслух она этого не произнесла. Низко поклонилась, прошелестела: «Ждем-с очень, надеемся» — и кивнула на дверь: то ли приглашала войти, то ли умоляла скрыться скорее

с глаз.

Граф кивнул, вошел; быстро щелкнул ключ. Еще несколько секунд женщина смотрела на дверь, одной рукой прижимая к себе гуся, а костяшки другой остервенело кусая. Глаза еще сильнее остекленели: она определенно вслушивалась. К. попытался тоже, но или дверь была довольно глухая, или говорили за ней шепотом.

Женщина очнулась: быстро прибрала добро со стола и заперла в шкафу, развернулась и вышла обратно в коридор, все подергивая и подергивая головой. К. колебался. Его интересовал граф, только он, но на способность проникать в замочные скважины, коей временно наделил К. старик в алом, рассчитывать более не приходилось, да и скважина пусть имелась, но недостаточная даже для подглядывания. Как тогда понять, что здесь творится? Разве что…