Чудо в перьях

Но последнее известие, в самом конце выпуска, повергло его в шок, а нас заставило подскочить.

Хотя из-за вокзального шума не все удалось разобрать.

— В целях оздоровления социально-нравственного и экологического климата… в этой бывшей вотчине бывшего… снятого, как известно, со всех государственных… а также идя навстречу пожеланиям трудящихся, выраженных в резолюциях… сегодня был произведен направленный взрыв вдоль границы Края, в результате чего Река устремила свои воды по древнему руслу… что позволит уже в ближайшее время увеличить… на два-три центнера с гектара и сократить потери…

Дальнейшее уже скорее угадывалось. Показали бурные потоки, хлынувшие на поля и виноградники, величественно-задумчивое лицо Игоря Николаевича, скрестившего руки на груди, и волевой, мужественный профиль Людмилы Константиновны, смотрящей в завтрашний день.

Радимов посерел от страха.

— Это они специально приурочили! — сказал он. — Знают, что побегу к себе, в свой любимый Край! И создали эту водную преграду…

— Подумаешь… — пожал я плечами. — Есть же железнодорожный и автомобильный мост. Прорвемся.

— Как вы можете так говорить! — сердито зашипел Борис Моисеевич. — Там теперь таможенные посты. Мы не можем рисковать драгоценным существованием Андрея Андреевича.

— Лет семьсот или больше назад, когда князь Дмитрий преследовал своего брата и новгородцев, жаловавшихся на него в орду, мне пришлось спасаться бегством с остатками дружины младшего сына Александра Невского Даниила… — увлеченно заговорил, закатив глаза, хозяин. — И мне удалось спрятаться под воду, а затем перейти речку вброд, держа во рту тростинку, которую время от времени захлестывали волны. Как сейчас помню, пришлось сбросить кольчугу и щит.

Мы с Борисом Моисеевичем переглянулись, я показал пальцем у виска, но он только негодующе сверкнул на меня глазами.

— Чтобы поймать меня, мои враги всегда использовали мои сокровенные задумки, — грустно продолжал Радимов. — Как я этого не учел! И почему не осуществил поворот Реки сам…

— Бросьте! — сказал я. — Вы что, не знаете? У нас давно иммиграцию сменила эмиграция. Бегут толпами. Мотив прямо противоположный, хотя результат тот же самый…

— Вот именно! — воскликнул он. — Они стремятся сделать мне как можно больнее, уколоть в самое чувствительное место! И я даже знаю кто! Рома, именно Рома, это его изощренная месть! Они хотят, чтобы утром, когда прибудет наш поезд, с первыми лучами солнца я вышел на перрон и припал к любимой земле с нежностью блудного сына, а меня предупредительно и вежливо поднимут с земли, усадят в большой черный лимузин, который я так ненавижу! И обратно, назад, в эту проклятую лесную виллу с закрытым бассейном с подогретой морской водой, против чего я столько лет боролся, поэтому они засадили меня именно туда! Зная, что мне хочется в нем утопиться, но ведь и это не позволяют! Три спасателя-мордоворота следят, когда я купаюсь, и стоит мне нырнуть, они бросаются следом, тащат наверх, немилосердно при этом тиская и исподтишка щипая… А врачи-садисты делают искусственное дыхание, после чего полуголые, в прозрачных одеждах, блудливо улыбающиеся массажистки делают массаж, причем такой, эротический, массаж, пальцами и губами. А если я из-за этого ночью не могу заснуть, переживая за свой народ, позволивший себя в очередной раз обмануть, они делают мне укол! Ты знаешь, как я их боюсь.

Хористки всхлипывали. Все прочие закусывали губы и отводили глаза.

— Не надо было бороться с привилегиями, — сказал я как можно грубее. — Не надо было нарушать правила игры. Вы ведь попали туда, на самый верх, пользуясь этими правилами, не так ли? Так к кому претензии? А за народ переживать тоже не стоит… Раз позволяет себя обманывать, значит, так нравится. Как дурной бабе, любящей ложь послаще, а оплеухи посильнее.

Он кивал, вздыхал, соглашаясь, обнимал меня за плечи, прижимался.

— Как мне тебя не хватало, Паша! У меня были десятки телохранителей и сотни советников. Не было лишь тебя одного. И потому я здесь. А ты из-за меня опять рискуешь.

— Прорвемся! — сказал я. — К себе домой возвращаетесь, Андрей Андреевич. После долгой разлуки. Земляки поддержат.

— А как же супруга ваша? — спросил Борис Моисеевич, когда мы расположились в купе. — Почему не с вами?

— Некогда ей! — отмахнулся он. — Целыми днями сидит и сверяет тексты Фейербаха и Гегеля. Смотрит, что у них сперли основоположники. Уж сколько ей я рассказывал, что Бородатый и не скрывал своих заимствований! По крайней мере от меня. Так нет! Верит только документам.

Да и зачем мне эта старуха? Вон, каждый раз подглядывала во время сеансов массажа. Хотя ни разу не возмутилась. Только хихикала.

Ночью, когда он уснул, подложив под голову кулачок, я сошел на какой-то станции, разбудил телефонистку. Она, кивая, записала:

«Хозяин возвращается поездом встречайте мосту семь двадцать утра».

— А кому? — подняла на меня непонимающие, заспанные глаза.

— Всем, всем, всем! — сказал я и провел рукой по ее открывшейся под форменной шинелью шейке.

— Там поймут? — Она не отводила глаза и не отстранялась.