Чудо в пустыне

Скучный поэт и любитель серых соловьев,Хмурый эстет с вечно-раздутой щекою, –Я не знаю, почему мне так радостно от этих слов,Почему я весь день склоняю: Война, войне, войною…Именительный, родительный, дательный… Все то-ж,Всюду она сероглазая, остроскулая и стройная…Мухи жужжат безнравственно. За окном приплясывает дождь,Лампа на столе задыхается, такая желтая, такая безпокойная…Посвисти, посвисти, посвисти, соловей на серой стене…Заиграй, поиграй, граммофон, из Травиаты арию…

Мамаша, дай чаю со сливками мне!Что, не слышишь, со сливка… Вещи старые… старые…Придет Анатолий Васильич или нет?Придет ли проститься с поэтом на войну уезжающим?;От чьей-то строки в мозгу выжигается след:«Господи, прими его души так невыразимо страдающую!»Женщина, зачем ты смотришь в тусклое окно,Я поэт, я поэт, я поэт, понимаешь ты?И я уезжаю… Мне все равно…Я поэт, я поэт… Понимаешь ты?

ЖЕНЩИНА!

Гимн Маяковскому

Озверевший зубр в блестящем цилиндре –Ты медленно поводишь остеклевшими глазамиНа трубы, ловящия, как руки, облака,На грязную мостовую, залитую нечистотами.Вселенский спорстмен в оранжевом костюме,Ты ударил землю кованным каблуком,И она взлетела в огневые пространстваИ несется быстрее, быстрее, быстрей…

Божественный сибарит с бронзовым телом,Следящий, как в изумрудной чаше Земли,Подвешенной над кострами веков,Вздуваются и лопаются народы.О Полководец Городов, бешено лающих на Солнце,Когда ты гордо проходишь по улице,Дома вытягиваются во фронт,Поворачивая крыши направо.Я, изнеженный, на пуховиках столетий,Протягиваю тебе свою выхоленную руку,

И ты пожимаешь ее уверенной ладонью,Так, что на белой коже остаются синие следы.Я, ненавидящий Современность,Ищущий забвенья в математике и истории,Ясно вижу своими все же вдохновенными глазами,Что скоро, скоро, мы сгинем, как дымы.И, почтительно сторонясь, я говорю:«Привет тебе, Маяковский!»

Исидор Бобович

Гомер