Чудо-Занудо

Он выхватил свой могучий топор и начал крушить дубовое полотно и стальные скобы. Неожиданно над дверью открылось потайное окошечко, из которого на него воззрился глаз Глотки.

— Что ты делаешь, кретин? Ты что, надписи не видишь?

— Какой такой надписи?

— У тебя под ногами, козел!

Гондон наклонил голову.

— Что здесь написано, «Добро пожаловать»? — удивился он.

— Нет, тупица. Надпись гласит: «Убирайся!» Вот и убирайся. — И Глотка захлопнул окошко, оставив варвара в полном недоумении. Гондон вымолвил что-то непечатное и возобновил приступ.

— Никого нет дома! — вновь появился Глотка.

— Так что ж ты сразу не сказал? — обиделся Гондон. Он двинулся было вниз по ступенькам, но остановился и вернулся к дверям. — А мне плевать, дома ты или нет. Я иду!

От следующего удара топора во все стороны брызнули щепки.

— Что ты себе позволяешь, дурак? — возопил Глотка. — Клянусь адами семнадцати различных миров, это уж слишком. Кто ты?

— Я это… того… Гондон из Трои, и если ты не уберешься с дороги, я и тебя в лапшу изрублю! — От очередного сокрушительного удара дверь рухнула, и Гондон ступил в башню. Глотка с криком удрал.

Ну что ж, троянец одолел мрачную лестницу Башни и оказался в помещении, которого любой здравомыслящий человек постарался бы избежать любой ценой — в логове Чуда-Зануда.

Знай же, о принц, что, хотя Чудо-Занудо давно уже исчезло с лица земли, его потомство живо: торговец, без устали восхвалявший мнимые достоинства завалящего раба, маг-недоучка, пытающийся убедить каждого в своем всесилии, или вот хоть твой министр финансов… Но Чудо-Занудо, о принц, превосходило их всех, вместе взятых, настолько же, насколько ваше сиятельство превосходят благородством нас, ничтожных смертных. Ибо эта давно сгинувшая тварь могла мусолить одну и ту же мысль без конца, пока самые могучие из могучих рыцарей не засыпали, становясь ее легкой добычей… покорно прошу извинить меня, о принц, ибо даже мысль об этом чудище заставляет меня зевать. Короче говоря, любой болван, имевший неосторожность попасть в эту берлогу, был обречен так же, как птичка, оцепеневшая под парализующим взглядом кобры. Вот там-то и очутился наш троянец.

Поначалу он не заподозрил опасности: темница казалась совершенно пустой, если не считать кучки грязных шкур в углу. Чудовищной вони, стоявшей в помещении, Гондон не придал значения. Точно так же не обратил внимания он и на груду мумифицированных тел у входа — то были останки героев, отважившихся ворваться сюда и околдованных занудством чудища. Форму же свою они сохраняли из-за невозможности даже разлагаться в такой вони.

И зловещий бесцветный голос обратился с тем же выражением к троянцу. Если верить преданию, Чудо-Занудо говорило о своем ревматизме, но так монотонно, таким бесцветным голосом, что слова теряли всякий смысл, а нижняя челюсть сама отвешивалась в чудовищном зевке. Сон-Амок же в своем чертоге смотрел, хихикая, как мерзкая тварь околдовывает несчастного варвара.

Веки Гондона начали слипаться. Но, незаметно для него самого, веки Сон-Амока — тоже! Ибо никогда еще великий колдун и чародей не наблюдал, как Чудо-Занудо забавляется со своими жертвами, и сам он оказался беспомощным перед его занудством. Он тихо всхрапнул и упал мордой в сливовое пюре.

И так уж случилось, что Гондон оказался более стойким к черному занудству стража бедного Илагабалуса. Он забыл все советы служанки, забыл и маленькие белые пилюли, изготовленные для защиты от Чуда-Зануда магом-ренегатом по имени Амфет-Амин. Но собственных сил его оказалось куда больше, чем можно было ожидать. С одной стороны, он, как любой варвар, часто охотился на диких чудищ в лесах дикой родины; с другой — как любой варвар, терпеть не мог ораторского искусства. Ибо сам он с трудом мог связать три слова подряд, а слушать чужое красноречие было для него хуже горькой редьки. Так вот, подавив зевоту, он повернулся к Чуду-Зануду и поднял топор:

— А ну заткнись!

Но чудище никак не могло поверить в то, что его ораторский талант пропадает впустую. «Также и отвар редиса в соленой воде помогает, будучи приложенным к суставам, но ненадолго…» — продолжало вещать оно.

— Хватит! — рявкнул Гондон, и его топор рассек зловонную серую плоть Чуда-Зануда. Вопль, изданный последним, никак нельзя было назвать усыпляющим, но снова и снова поражал Гондон ненасытную тварь. И наконец топор вонзился в самую сердцевину Чудина Занудства. Клубы зловонных газов заполнили помещение; с предсмертным воплем Чудо рухнуло замертво, а рядом рухнул Гондон.

Когда он очнулся, голова его раскалывалась — отчасти от испущенных Чудом газов, отчасти от тяжелейшего похмелья. Стеная, поднялся он на ноги; даже царивший в логове Чуда-Зануда полумрак больно резал ему глаза. А из-за толстой дубовой двери, у которой лежали останки Чуда, доносился чей-то голос: «Кто пришел спасти Илагабалуса?»