Чудовища разума

Обдало всех ослепляющим сиянием золота от лучей божественной колесницы Ра, когда скинута огромная циновка. Взволнованный трепет прокатился над долиной левобережья великого Нила, великой реки всего Верхнего и Нижнего Египта. Из всех домов вечности это было чудо, как триумф инженерного расчёта, как гений архитектуры! Его золотистый свет ещё сотни, сотни, ещё тысячелетие будет озарять от рассвета до заката всё вокруг, куда лишь окинет взор. Ибо и натираться будут плиты каждодневно и тщательно, и даже тогда, когда у власти пребудет пятая династия фараонов, ставленников гелиопольского жречества от бога солнца Ра, столь враждебная Хуфу, и не будет такого же прежнего ухода, однако ж, не потускнеет свет гениального творения.

Ничто не властно над временем, ничто, и когда через две тысячи лет в веке пятом до нашей эры настоящего летоисчисления по календарю григорианскому, во времена правления фараонов двадцать седьмой династии – царей ахеменидов, объявится в долине вечных домов из Великой Греции – Эллады путешественник, историк Геродот Галикарнасский, то предстанет перед ним сиё творение от гения не сияющей позолотой, лишь бледно желтоватым отражением. И дойдёт сия великая усыпальница, как пирамида Хеопса, таким вот греческим уклоном имени Хуфу, великого ли царя, фараона, принадлежащего Тростнику и Пчеле несу-бети, повелителя обеих земель небтауи. И будут под наносным ветром времени, ветром истории, снесены, унесены облицовочные плиты на постройки, на другие нужды и так далее. И будет под наносным ветром времени ограблено, разграблено первое из семи чудес света разного рода грабителями, авантюристами и так далее. История не запомнит, не запишет их бесславные имена, чьи разумы и души и ногтя, и следов пылинок не стоят того, чей разум замечательным достоинством и бессмертием времени торжественно ль вознёсся в Историю одной из самых немеркнущих и славных вершин от гениальности…

– Знай, Хемиун, не долины солнечных богов, твоё творение придаст бессмертие имени Хуфу, – услышал рядом тихий голос, принадлежащий одному из верховных жрецов, превозносящему имя Амун.

Как-то содрогнулся он в сиянии торжественного мига счастливой ли судьбы, услышав такие слова, неугодные уж всем солнечным богам. Такое может говорить лишь он, заставляющий толпы цепенеть своим цепким взглядом, подобно нильскому удаву, взошедшему на тропу воинственной охоты на всякую мелочь, расплодившуюся по обоим берегам великой реки. Да, многие жрецы способны человека поодиночке увести в долину снов, но властно господствовать над толпой может лишь он, этот Амун, который не трогает одного лишь несу-бети, самого Хуфу, будто лелея таким вот оберегающим крылом.

Прошёл день, прошла ночь, и вновь наступило утро, как спохватились того, кто мог наслать уныние или же придать силы на неимоверные поступки. Нигде не было этого, одного из верховных жрецов, именуемым Амун. Следующей ночью Хемиун вгляделся в застывшие в сиянии звёзды чёрного неба, но посреди них не увидел сияющую звезду, ту колесницу, снующую между звёзд.

* * *

То был ли мерный прибой, плеск тихих волн моря, где вдали над ровным горизонтом покоилось красное предзакатное солнце. То заливисто ль нежные переливы чарующих неведомых птиц, скрытых из виду, могли навевать умиротворённое спокойствие. Но он ли здесь в бурном приливе бодрости, неожиданно нахлынувшей на волне ли сокровенно чистой ауры.

Стоило оглянуться, но где, же, эта скамейка подле скверика, где мартовский день, где ветер, едва ль колыхнувший голые ветки акаций? Другое, но как прекрасное!

– Круговая стереоскопическая панорама, телеприсутствие, виртуальная телепортация… – тихий её голос раздавался где-то сбоку, что оглянулся, обрадовался, увидев её рядом, что понемногу стало покидать его состояние шока, однако, изумление оставалось.

Тот, что предстал недавно образом трёхмерной скульптуры в реальном ли пространстве парио, стоял невдалеке перед ними на золотистом пляже у самого берега лазурно синего моря, за его спиной извилистой линией очерчивался плавный полёт чайки ли, но белой птицы, похожей на неё. То перед ними тот самый монстр от единоборства, который спас его вместе с отцом, который вернул честь, выставив обидчиков должным образом. Перед ними в молчании предстал тот, кто был старшим другом вот этой девушки, красотой которой всё, же, шокирован вот так и разумом, и сердцем юношеским.