Чудовище и красавица

Грубая алюминиевая рама, умывальник, пол, освещение, весь дизайн туалета создает иллюзию, будто находишься в трюме военного корабля. Она прилежно смотрит в зеркало, не видя отражения — так оглушительно, в ритм сердцу, стучат в голове два слова, которые он произнес блеклым, как эхо, слишком ровным голосом:

— Ты права.

После этого стало совсем хреново. Почему? Ведь он просто согласился с ней, как соглашался всегда, потакая ее капризам и настроению. Что это значит? Что он отказался от борьбы? Или просто не собирался бороться? Может, она все это сама себе придумала? Он ведь ни разу ни о чем не попросил, ни в чем ее не упрекнул… Да этого и не требовалось. Она отлично справлялась с этим сама — ела себя поедом почти без передышки.

Ясно одно — она не оправдала ни его надежд, если они, конечно, были, ни своих ожиданий, ни щедрости и красоты Парижа… ничего! Наверное, надо было просто его трахнуть, как выражается Лерка, стимульнуться. Конечно, Лерка бы так и сделала. И была бы права.

Но она так не умеет. Несмотря на то что давно обитает рядом с «клоакой шоу-бизнеса», будучи лицом молодежного телеканала со всеми вытекающими. И все же она явно не из тех удачливых самок, кто с удовольствием и чувством выполненного долга большую часть жизни динамят, раскручивают, разводят, трясут и перетряхивают разных там папиков-шмапиков, пупсиков и других представителей «элиты», которые, что и говорить, в большинстве своем более чем заслуживают такого обращения. Она так не может, не хочет, да и незачем ей это — девочке из хорошей семьи, у которой с детства было все то, за что другим приходится долго и трудно бороться.

И он не из тех, кого можно вот так легко, просто и безнаказанно динамить, раскручивать, разводить…

Они, видимо, ошиблись друг в друге, и эта ошибка теперь дорого обходится обоим.

Настя опустила голову — так было легче сфокусировать взгляд на воронке в глубине стальной раковины. Туда, закручиваясь в страшном водовороте, убегала вода и текли ее мысли. Маленький сеанс аутотренинга: успокойся… он взрослый человек… оба вы — взрослые люди… И ты ни в чем не виновата. Он хотел, чтобы ты поехала с ним. Он хотел этого — и он это получил. Если он ожидал чего-то другого — это его проблемы. Ты, разумеется, дура, что не смогла получить удовольствия, а еще больше дура, что, зная себя, согласилась — ведь могла же это предугадать! Ладно… Завтра все закончится… все вернется на свои места…

В дверях туалета она столкнулась с вежливой, убийственно элегантной дамой. Дама улыбнулась, вызвав очередной непроизвольный приступ зависти глубинным спокойствием, уверенностью во всем в этой жизни.

Настя машинально извинилась: «Пардон»… — надо же, уже начала говорить по-французски… Пропустила даму внутрь и… застыла на месте, продолжая удерживать скользкую дверную ручку, а точнее — держаться за нее. Потому что все вдруг поехало. Стойка, бармен, столики с красными салфетками, тусклые шары светильников. Единственное неподвижное и четкое пятно в этой карусели — серый свитер с темным треугольником выреза на шее, а над ним лицо, наполовину скрытое волосами. Он снял очки и теперь держал их в повисшей руке, как чугунную гирю. Она, конечно, не подумала, что перед ней раненое животное — она никогда не видела раненых животных и уж точно не заглядывала им в глаза, только… это не были глаза человека. Скорее он был похож на смертельно одинокого зверя — такие глаза она видела у старого орангутанга в зоопарке, ей тогда было лет одиннадцать. Снизу вверх, как в рапиде, и в то же время почти мгновенно оттиснулся на расплавленном сердце этот образ: удлиненный подбородок, скривившиеся губы, кожа тщетно борется с земным притяжением, крупный прямой нос и выше… Конечно! Это было еще раньше. И вот теперь в надменную темноту чужого города устремился взгляд медленно умирающего в волшебном саду, несчастного влюбленного монстра из старого мультфильма про аленький цветочек.

Эту сказку она никогда не любила. И даже в детстве уходила от телевизора. И почему-то плакала. Жалко было чудовище. Жалко до такой степени, что не могли утешить ни счастливый конец, ни мамины объятия. А вид румяного, блондинистого принца-Иванушки, вновь возрожденного, пышущего оптимизмом, почему-то вызывал стойкое отторжение и почти непереносимое чувство фальши. «Этого не может быть… Это неправда…» — тихо всхлипывала она и безутешно рыдала. Для нее мультик заканчивался там, где чудовище тяжело поднимало голову с неухоженной клумбы, в последнем взгляде на Настеньку.

Те несколько шагов она проделала как во сне, лишь ненадолго очнулась, когда налетела на выходящего негра и, не извинившись, двинулась дальше.