Чудовище (сборник)

Наташа молчала, барабанила длинными и тоже зеленоватыми ноготками по полированной поверхности дорогого, редкого стола, который с невероятными трудностями вырвал для Михаила Максимовича из цепких объятий одного подмосковного музейчика его подручный, и ждала. Она-то понимала, что это лишь вступление. А вот сам начальник и не догадывался — к чему может привести его несговорчивость. Зазнался, выкобенивает из себя незнамо что, думала Наташа, вроде бы слушая Михаила Максимовича, а сам занесся, забывает, что он под богом ходит, ну ничего, мы его об землю, отца родного, так приложим…

— Конечно, оплачиваемых, как же иначе. Да и не выйдет с вами иначе, ведь вы свое не упустите, вырвете! Да и не только свое. — Михаил Максимович понял, что несет лишнее, и замолк. Он со страдальческим выражекием поднял глаза на Наташу. — Ну неужели вы не можете меня понять? Вы что думаете мне все позволено, все в моей власти? Ошибаетесь, дорогуша.

На всякий случай Наташа решила испробовать предпоследнее средство — лицо ее сморщилось, губы надулись, и из зеленого глаза выкатилась на щеку этакая с прозеленью слеза.

— Мне очень надо, — сказала она горестно, — очень-очень, вы даже не догадываетесь — насколько это важно.

Это было действительно важно — она уже договорилась с компанией и через два дня должна была быть в Карпатах. Но ведь этот сухарь, выскочка, жлоб, начальничек чертов не понимает! Что он вообще понимает, карьерист несчастный! Ах, как хотелось ей, чтоб и предпоследнее средство не сработало! Тогда поглядим еще, кто есть кто! Тогда по-другому запоешь сразу все позволено станет! Но пока Наташа тихо, очень умеренно, чтоб не смыть и не размазать краску, плакала — в две-три слезинки, тут же подхватываемые кончиком батистового зеленого же платочка.

Слезы возымели свое действие. Но обратное. Михаил Максимович почувствовал себя хозяином положения. Теперь, наобещав что угодно, он сможет свысока и небрежно проявить великодушие. Но не на понедельник, а на потом… А когда будет это «потом» — ему решать. Он снова откинулся на спинку, рука заняла привычное место на ноге.

— Решим мы этот вопрос, Наташенька, — медленно проговорил он, смакуя каждое слово, — доверьтесь мне. Ведь хорошо мы все вместе работаем, такой дружный коллектив, ну, не мне вам говорить, по-моему, недовольных нет!

Наташа ждала.

— Через недельку, самое большое две, в общем, после коллегии можете рассчитывать, если…

— Что "если"? — Наташа, позабыв о слезах, пошла напролом. И улыбка снова вернулась на ее хорошенькое личико с точеными, умело подчеркнутыми макияжем чертами.

— Ну что вы, в самом деле?

— С понедельника, Михаил Максимыч, со следующего понедельника, через недельку не надо. — Голос Наташи твердел.

И Михаил Максимович почувствовал — за этим напором что-то есть. Но что? Что могла она, даже при всех поддержках, при всех покровителях? Да чепуха на постном масле! Он молчал, давая понять, что разговор закончен.

И откуда у нее в руках появилась бумага, в пол-листа, с машинописным текстом? Михаил Максимович подался вперед, когда увидел свою подпись. Он узнал эту бумагу.

— Дайте мне! — сказал он жестко и требовательно, как умел говорить, когда приказывал, отметая все сомнения и вопросы, когда ни на секунду не сомневался в выполнении требуемого.

Рука с бумагой приблизилась к самому носу, потом немного вниз — так, будто Наташа послушалась и уже протягивала ему листок. И когда Михаил Максимович смог разглядеть каждую букву, убедиться, что это именно та бумага, когда он уже протянул руку, облегченно вздыхая, листок выскользнул из-под носа.

— На две недели с понедельника! — повторила Наташа.

Ну нет, теперь она не получит ничего. Михаил Максимович привстал было, тут же опустился в кресло. Нет, не получит. Но… столько можно… конец всему, это крах, в пятьдесят лет, после стольких усилий, такого невозможного, но воплотившегося труда. Нет! Нет!

Он рванулся вперед — пальцы сомкнулись в пустоте.

— Я тебя вышвырну из управления, тварь! — прошипел он еле слышно, а показалось, что проревел на все здание.

Наташа подняла руку с зажатой в ней бумагой вверх, победно потрясла ею в воздухе и улыбнулась уже как нельзя откровеннее.

— Кто кого! Пишите — с понедельника, на две недели!

— Отдай немедленно!

Михаил Максимлович, заливаясь багровой, не сулящей ничего хорошего краской, перегнулся через стол — ах, как тот был велик, не достать. Наташа отступила ближе к двери.

— Пишите, пишите! — Она была уверена, что начальник полностью в ее руках.

Вместе с последним звуком, вылетевшим из ее рта, Михаил Максимович рванулся вперед что было сил — сначала в сторону, из-за стола, потом к двери. Еще миг и… Но он не учел стоявшего на пути стула, может, сгоряча, может, потому, что в глазах было пусто — ничего, кроме белого листка с его подписью. И стул сделал свое дело — падая, Михаил Максимович успел ухватиться за Наташину руку и повалил ее саму вслед за собой на ковер.