Чудовище в плену красавицы

– Таких, как я, с большим состоянием и властью, довольно много. Но не у всех из нас больное чувство юмора и искалеченное лицо.

– Значит, ты хочешь, чтобы я сыграла твою девушку? – напрямую спросила Белль.

– И не только. Я представлю тебя своей возлюбленной, так что никаких выходок. Или придется заняться твоим отцом.

Белль почувствовала себя беспомощной. Как настоящая пленница.

– У меня есть парень.

Как будто факт существования Тони мог остановить Адама.

– Больше нет.

У нее екнуло сердце.

– Но ты не можешь меня заставить порвать с ним!

– Да и не надо. Все равно поговорить с ним ты не сможешь. Такой сценарий даже лучше: он бросится к СМИ с упреками в адрес бывшей девушки, которая променяла его на это… – И он показал на себя.

– Ты хочешь меня унизить? Из-за отца?

– Нет, – резко ответил он. – Я хочу вновь вернуть внимание общественности. – Адам мрачно засмеялся. – А это весьма непросто. И будь я проклят, если позволю себя жалеть. Или презирать. Когда я войду в зал и предстану перед светом, все будет так, словно я его и не покидал. Да, сейчас мне страшно, но меня будет сопровождать красавица, и народ решит, что я вернусь на трон с той же легкостью, с какой затащил тебя в постель.

– А когда вечеринка закончится?

– Тебя отпустят, само собой, – небрежно ответил Адам. – Сочинят легенду о нашем расставании. За такой короткий срок мне бы все равно не удалось обзавестись семьей. Но когда-нибудь точно обзаведусь. Когда насыщусь десятком-двумя красоток вроде тебя.

Его самоуверенность должна была разозлить Белль. Но ее вдруг бросило в жар.

– Мне нужен телефон, – с силой произнесла она, думая о Тони. Стараясь думать о Тони.

– Увы.

– Но я согласилась на твои условия!

– Ты же не гость, а пленница. Без моего позволения ты не сможешь ни с кем связаться. Твой отец – паразит, низшая формы жизни, а я не знаю наверняка, вдруг ты тоже фотограф, и вдруг, при удобном случае, ты поступила бы так, как он. Знатная получилась бы уловка, а?

Белль это даже в голову не пришло.

– Вообще-то я без пяти минут магистр по литературе.

– И что же ты будешь делать с таким образованием?

– Учить других. Я не осуждаю отца, но и по его стопам не пойду.

– И вот ты здесь! – Адам широко раскинул руки. – Это называется, не по его стопам?

– Спасибо, я наелась, – буркнула Белль, покосившись на едва тронутое блюдо.

– А я еще нет.

– Я пойду в свою комнату.

– Пойдешь, когда я закончу. И советую тебе доесть, больше я предлагать не буду.

– Я действительно сыта.

– Меня не устраивает вариант отправиться на вечеринку с высохшей мумией. Платье должно идеально облегать твои женственные формы.

Белль вспыхнула:

– Какое ты имеешь право распоряжаться моими формами?! Они тебе не принадлежат! Я сыграю для тебя этот спектакль, но к моему телу доступ ты не получишь.

Адам поднялся и подошел к ней. Затем наклонился и кончиками пальцев провел по ее щеке. Девушка, как завороженная, уставилась на его лицо. На его кожу в рытвинах, на опущенный уголок рта, на шрам, пересекавший правый глаз. Белль поняла, что шрам не испортил его зрение. Адам все видел. Адам видел ее насквозь: и лихорадочное течение крови по ее венам, и бешеный стук ее сердца.

– Для меня не существует запретов, – ласково произнес он. – Запомни это раз и навсегда.

– Я же говорила…

– У тебя есть парень? Прекрасно. Но я запер тебя в своем замке, Белль. Как думаешь, меня может волновать твоя личная жизнь?

– Учитывая, что… – Она нервно сглотнула. – Что за сорок восемь часов у тебя появилось двое заключенных, ты вряд ли переживаешь о бойфрендах.

– Правильно. – Адам снова опустился в кресло, и ей заметно полегчало. – Знаешь, а ведь это прелюбопытнейшая вещь! У тебя все отнимают, ты сужаешь свой мир до пределов дворца, и вдруг появляется столько времени на размышления.

– Вижу, ты прошел свой собственный путь а-ля «Есть, молиться, любить»[3] и просветлился, – заметила она.

– Не совсем. Просто я много думал о том, что ценно, а что нет.

– И что же для тебя является ценным?

– Выживание в этом мире. Больше ничего. За то, как ты живешь, тебя не наградят, Белль. Помни об этом.

– У тебя хватает наглости высказываться о профессии моего отца, и в то же время ты говоришь, что нравственность не имеет значения?

– Нравственность затрудняет выживание. Когда у тебя ничего не остается, природная потребность дышать поддерживает в тебе жизнь. Когда вокруг все исчезает, у тебя есть лишь вдох и секунды перед выдохом. Иногда ты живешь только ради этого. – Адам оторвал зубами кусок мяса. – Всеми людьми управляют естественные потребности. Не образ жизни, не то, чем ты владеешь.

Она покачала головой:

– Это не про меня. Я люблю книги. И океан. Нагретый солнцем песок, который ласкает мою кожу. – Его глаза сверкнули, и она почувствовала, что краснеет. – Это гораздо ценнее выживания. Потому что придает жизни смысл.

Адам невесело рассмеялся: