Чукотка

Ветер свистел, гудел и завывал. С какой-то особенной напористостью врывался он в маленькое отверстие капюшона и залеплял глаза.

Мы сразу забыли, где север и где юг и как вообще расположены дома культбазы. Один из нас обнял сзади Лятуге и спрятал за его спиной лицо, второй спрятался за первого, третий за второго.

Гуськом, согнувшись, двинулись мы куда-то в беспросветную тьму. Мы утопаем в снегу, ветер валит с ног. С неимоверными усилиями мы сопротивляемся и медленно, метр за метром, завоевываем улицу.

В голове только одна мысль:

«А вдруг Лятуге собьется с пути, минует жилые дома и пойдет водить нас по беспредельной снежной тундре!..»

Но нет! Ему можно вверить свою жизнь.

Мы бредем, и когда падаем, Лятуге останавливается, ожидая, пока наша шеренга выправится.

Кажется, что мы слишком долго странствуем, что мы давно прошли все жилые дома и теперь действительно плетемся по широкой тундре.

Опять кто-то упал, и Лятуге остановился.

— Наверно, своими остановками мы сбили его с правильного пути! — кричит Володя.

Мы идем снова, уже с тревогой на душе. Наконец мы упираемся в стену. С радостью нащупываем дверь, забитую снегом.

Лятуге усиленно начал работать ногами и скоро прокопал вход, но дверь была заперта на засов.

Лятуге в недоумении остановился. Он не посмел стучать, и тогда мы в две пары ног дали знать обитателям этого дома о своем приходе. «Отвалилась» от снежной стенки дверь, и мы с шумом вкатились в сени, словно в берлогу медведя.

— Ка-ако-мэй![11] — встретил нас больничный сторож Чими. Он даже забыл нам сказать обычное чукотское приветствие. И лишь спустя некоторое время, когда мы уже отряхивали снег, спросил:

— Вы пришли?

В один голос мы ответили:

— И-и! — что означало: «Да, мы пришли».

Оказалось, что Лятуге привел нас вместо дома учительницы в больницу. Или он сбился с дороги, или не понял нас. Вернее всего, не понял.

Нас встретил врач, еще более, чем сторож, пораженный неожиданностью визита.

— Сумасшедшие! — закричал он. — Да разве можно в такую пургу! Как хотите, а обратно я вас не выпущу: еще потом зададите мне работу — обмороженные конечности резать.

— Доктор, вам же все равно делать нечего! — пошутил учитель. — Больных-то ведь нет у вас.

Доктор неодобрительно посмотрел на учителя.

Мы разделись и прошли в комнату доктора.

— Ну, друзья мои, должен вам сказать, что ваши шутки с пургой легкомысленны.

— Нет, доктор! — с комсомольским задором возразил Володя. — Это, знаете ли, тренировка. Она необходима. Мало ли что может случиться, а мы не умеем ходить в пургу. Вам тоже, доктор, обязательно надо поучиться. Может быть, и пригодится.

— Ну, довольно, довольно! Вы, батенька мой, не на митинге, чтобы меня агитировать! И, кроме того, ты вот один, как перст, а у меня в Ленинграде жена, как тебе известно, дети. А впрочем… ну вас к лешему!

В комнате доктора уютно, чисто и очень светло. Он добился все-таки лампы-«молнии».

Стол засыпан картами. Доктор раскладывал пасьянс.

Собирая карты, он сказал:

— Не сошлось, знаете ли!

— Что не сошлось, Модест Леонидович?

— А так, свои домашние, семейные дела!

Доктор снял очки, засунул их в футляр и пошел распорядиться о кофе.

Как ни интересно было побродить в непогодь, но приглашение врача переночевать у него мы приняли с удовольствием.

В теплой комнате мы сидели вокруг стола и с наслаждением пили замечательный кофе, закусывая коржиками и хворостом докторского изготовления. Наш доктор слыл на культбазе изысканным гастрономом. С ним мог соперничать только лишь пекарь китаец.

На культбазе не было настоящего коровьего молока. По нем, однако, никто не скучал, а доктор сделал даже изобретение. Он брал сгущенное молоко, добавлял в него уксусной эссенции и целыми часами взбивал: получалось нечто вроде настоящей сметаны. Каждый старался снискать докторское расположение, в противном случае он оставался надолго без блинов со сметаной.

— Да ведь Лятуге тоже небось хочет закусить! — спохватился доктор, любивший этого глухонемого парня. — Постойте, я сейчас его притащу сюда.

Доктор вышел из комнаты.

Спустя несколько минут он возвратился растерянный и, стоя в дверях, сокрушенно сообщил:

— Вот дитя природы! Ушел ведь! Один! Подумать только!

Действительно, Лятуге заключил, что ему больше здесь делать нечего, и ушел в школу. Одному идти было гораздо лучше: по крайней мере никто не тянул сзади.

За окном бушевала пурга. Приятно было сидеть в тепле. А ведь часто пурга застает каюров в дороге! Тогда каюр подставляет щеку под ветер и покрикивает на собак. Направление ветра служит ему компасом.