Чукотский анекдот

— На этот раз дело обстоит сложно, — докладывал Франтов. — Боюсь, что ни бесплатный буфет, ни раздача гуманитарной помощи не помогут. Выпьют, заберут продукты, а голоса отдадут Меленскому.

— Вот дикари, дикари и есть! — губернатор добавил несколько матерных слов.

Анна Чейвуна и Лиза Доджиева обменялись возмущенными взглядами.

— Я разговаривал с Рыжковым. Он, конечно, может кое-что сделать, но это чревато. Говорит, что будет очень заметно.

— Остается только одно, — после недолгого молчания проговорил Базаров. — По закону, если ты снимешь свою кандидатуру, выборы не могут состояться. Демократические выборы могут быть только альтернативными. Иначе будут признаны недействительными.

— Но это, как говорится, будет шито белыми нитками.

— Много у нас чего шито белыми нитками, — жестко проговорил Базаров. — Но это мало кого волнует. Так что действуй!

Из-за того, что в списках кандидатов остался только Михаил Меленский, выборы главы администрации Чукотского района были отложены на неопределенный срок. Распоряжением губернатора Базарова во главе района был оставлен Франтов.

Глава одиннадцатая

Сьюзен Канишеро пожелала сделать своим доверенным лицом и представителем Аркадия Пестерова. Ее пытались отговорить, намекая на приверженность ее избранника к «зеленому змию», но она в ответ уверенно заявила, что деятельность на благо родного народа и родного селения отвлечет его от пагубной привычки. Главная трудность состояла в том, чтобы найти достойного и непьющего человека. А брать на эту должность приезжего или, хуже того, рекомендованного администрацией района Сьюзен показалось нетактичным. Но даже такой доброжелатель, как Михаил Меленский, высказал сомнение в правильности ее выбора. Франтов попросил Меленского повлиять на Сьюзен Канишеро.

— Это ее деньги, это ее затея, — ответил Меленский.

— Ох, опозорит нас перед Америкой Аркадий! — вздохнул Франтов.

Самого же Аркадия Пестерова выбор Сьюзен Канишеро буквально потряс. Он считал себя уже конченым человеком, ни на что серьезное больше неспособным! Поговорив с ней и для приличия попросив два дня на раздумье, Пестеров прежде всего произвел полную генеральную уборку в своей запущенной квартире, собрал и выбросил пустые бутылки и отдал в стирку постельное белье. Баня в Улаке с началом перестройки и демократизации была закрыта, и люди мылись в кочегарке Туда надо было приходить со своей лампочкой.

Дежурный кочегар Андрей Сипкалюк встретил Пестерова кривой ухмылкой и гнусно поинтересовался, какова его родственница в постели. В ответ он получил такую оглушительную оплеуху, что начисто потерял интерес к этому предмету и даже услужливо предложил более мощную запасную лампочку.

Аркадий Пестеров решил больше не пить.

И, странно, это решение ему далось легче всего. Он теперь другими глазами смотрел на своих шатающихся земляков, дурашливо ухмыляющихся, выпрашивающих рюмку или неизменные шестьдесят рублей — стандартную стоимость бутылки.

По вечерам, коротая время за чтением или у телевизора. Пестеров с горьким сожалением вспоминал бездарно прожитые годы, когда время проходило в тумане алкогольного опьянения, когда с самого утра мозг точила только одна мысль: опохмелиться, выйти из зябкого, неуверенного, депрессивного состояния, снова обрести уверенность, пусть такой ценой, но снова почувствовать себя живым человеком.

Аркадий теперь брился каждое утро, опрыскивал себя одеколоном, больше не рассматривал эту жидкость как средство, заменяющее спиртное, даже вздрагивал от отвращения, когда представлял себе, как он глотает разведенную, побелевшую от реакции с водой, жидкость.

Каждой встречи с Сьюзен Канишеро он ждал с особым волнением, словно шел на первое любовное свидание. Американка, со своей стороны, тоже вела себя с ним не слишком сухо, только официально. Все же она была молодая женщина и, возможно даже сама того не замечая, немного кокетничала, поднимая в глубинах замшелой души Аркадия бурные чувства. Правда, внешне Пестеров держал себя весьма строго и деловито.

Весь Улак замер в ожидании. Почему-то большинство односельчан были уверены в том, что Аркадий долго не продержится и в один прекрасный день снова появится на единственной улице Улака в серой щетине, с угасшим взором, в криво застегнутом пальто со следами неумело замытой блевотины. Чуть ли не каждый встречный пристально всматривался в него, как бы изучая, выискивая признаки начавшегося запоя, и разочарованно отходил, нетактично прерывая беседу. Круг общения неожиданно сузился, ограничился теми, кто давно бросил пить или вообще был равнодушен к спиртному.

Главным собеседником стал косторез Иван Кутегин, которого в селе тайно презирали за трезвость и скупость. Просить у него денег в долг или на бутылку было совершенно бесполезно, хотя мастер был одним из самых состоятельных жителей Улака, особенно после того, как вышел из коллектива косторезной мастерской и стал вольным художником.