Чукотский вестерн

Вернулся Ник в общагу, у коменданта стаканы стрельнул, газет старых. Стаканы помыл тщательно, газетами стол застелил, чуть заплесневевшие галеты горкой навалил, открыл три банки с тушёнкой – из выданного недельного пайка, настругал ливерной колбаски. В завершение – стаканы расставил, по центру стола литровую банку с кипятком водрузил, для запивона.

Оглядел получившееся: классный натюрморт получился, королева английская от зависти нешуточной повесится или в монахини пострижётся…

Тем временем вернулись и Лёха с Гешкой, явно собой довольные, из карманов извлекли три полулитровые бутылки с коричневой жидкостью.

– Жуткое место – эта Нахаловка. Сплошные бараки и лачуги, даже землянки имеются. Как там люди живут, не представляю, – заявил Банкин, с недоверием рассматривая содержимое одной из бутылок на свет.

– Что за бурду вы приволокли? Это пить-то можно? – поинтересовался Ник.

– Это, подельник мой верный, не бурда, – Лёха даже слегка обиделся. – Это – настоящая ханка магаданская. Самогон местный, на махорке настоянный. Та харя арестантская, что нам это пойло продала, очень уж нахваливала, божилась, гарантии, в смысле – зуб, давала. Так что – всё пучком, можно смело разливать…

Открыли первую бутылку, с трудом вытащив зубами тряпичную самодельную пробку. По комнате тут же распространился неприятный специфичный запах.

Ника даже передёрнуло всего:

– Гадость какая! Лёха, а из чего они самогонку эту гонят? И для чего на махорке настаивают?

Сизый только легкомысленно пожал плечами, разливая ханку по стаканам:

– Махорка, надо думать, для крепости. А из чего гонят – не знаю. На нас и так косо смотрели, с угрозой. После того как Гешка поинтересовался, мол: «А как этот напиток называется?»

Банкин смущённо улыбнулся:

– Да уж, после этого вопроса из хибары – видимо, под дверью подслушивал – такой типаж нарисовался, мама не горюй. Семь на восемь, восемь на семь. Харя страшная, вся в шрамах. Пальцы – в синих перстнях, на боку тесак страшенный висит. Мы тут же за ханку рассчитались, да ноги в руки. А в той халупе, за дверью, я ещё даму одну разглядел. Блеск просто дамочка, доложу я вам! Симпатичная такая, курносая, рыженькая и одета с шиком столичным. Что она в той норе делала? Интересно даже.

Ёкнуло у Ника сердце: симпатичная, рыженькая? Неужели Мэри, диверсантка американская? Да нет, не может быть! Как она умудрилась из Архангельска так быстро до Магадана добраться? Самолёт угнала? Да нет, конечно же, бред полный…. Или, всё же, доложить Курчавому? Может, надо срочно тревогу поднять? А если обознашки? Засмеют ведь товарищи верные, и начальники, и подчинённые…

Пока Ник раздумывал, Лёха уже всем стаканы с ханкой раздал, тост произнёс:

– Ну, чувырлы братские! Помянем Матвея Кускова, товарища нашего, павшего в бою с супостатами. Пусть земля ему будет пухом!

Встали, выпили, не чокаясь.

Банкин так и остался стоять столбом, спрятав нос в рукаве. Ник в кашле зашёлся.

А Сизый, как ни в чём не бывало, ливерную колбасу усиленно начал поглощать.

Ник, наконец, откашлялся, глотнул кипятка из банки.

Противные были ощущения: казалось, что в желудок медленно упал здоровенный булыжник и лежит там, время от времени нетерпеливо ворочаясь.

Да и с головой наблюдался определённый непорядок: исчезли куда-то все мысли, все – до единой. Забылось напрочь о странной рыжей девушке, о тревоге, которую поднять необходимо, и о капитане Курчавом.

– Фигня, братушки, прорвёмся! – жизнерадостно прочавкал Сизый. – Первая – колом, вторая – соколом! Гешка, разливай по второму разу…