— А вы уверены, что Фарида с мужем живут в отдельном доме? — стальной голос встающего Мочалова не сулил ничего хорошего. — Они вместе с остальными парнями решили жить в своём общежитии…
— О! Тады у нас будет… — она решила ухватить удачу за бороду, но её тут же жестоко обломали.
— Молчать! — бросив ложку, Сергей, у которого разом пропал аппетит, рявкнул так, что стёкла задрожали. Сейчас решалась судьба его авторитета, и он не мог себе позволить миндальничать. — У нас здесь не молитвенное собрание, а лагерь временных переселенцев. У нас в посёлке нет разделения по вероисповеданию. Нет и не будет. Это вас я первый раз вижу. А этих людей я знаю не первый год. Они очень хорошие специалисты и именно в домах, возведённых их руками, вы сейчас проживаете.
— Ты-ы-ы! Ты против воли Патриарха идёшь? — взвизгнула Крышкина.
— Ещё раз повторяю. И не перебивай! — в пылу гнева он перешёл на «ты». — Мы здесь все являемся единым коллективом, и никто никого не будет унижать, если человек придерживается другой веры. Любой может справлять свои религиозные обряды у себя в комнате. Это не возбраняется, но потакать чьим-то капризам, при том совершенно не обоснованным, мы не будем.
— А я не желаю жить рядом с нехристями! — продолжала гнуть свою линию Крышкина. — И Патриарх благословил…
— Тогда собирай манатки и чтобы к вечеру тебя здесь не было! — рявкнул встающий Девятов. — Набрали, понимаешь, фанатиков. Сергей Иванович совершенно прав, тем паче, что наша Конституция тоже дает свободу вероисповедания…
— И где она ваша Конституция, как и страна? — взъярилась Варвара Ильинична. — Проср… ли? Вот и не мешайте нам строить Христову страну.
— Это ваше окончательное решение? — Мочалов угрюмо смотрел на виновницу скандала, понимая, что сейчас, возможно, придётся принимать жёсткие меры.
— Во славу божию, ДА! — даже не сказала, а выкрикнула Крышкина.
— Властью, данной мне по закону и другими жителями анклава, предлагаю вам покинуть его, — отчеканил Сергей. — К сегодняшнему вечеру…
— Витя! — взвизгнула гражданская жена Ерохина. — Мою маму выбрасывают вникуда, а ты молчишь?
— Катя, твоя мама в корне не права, — ответил ей Виктор. — Зачем было лезть со своими дурацкими идеями? Чем ей…
— Ах, ты ж сволочь! — снова взвизгнула Катя. — Да это ты всегда был дураком и не видел дальше своего носа. Моя мама всегда права! Всегда! Или ты сейчас что-нибудь сделаешь, или пеняй на себя!
— Слушай, да валите вы обе отсюда! Задолбали уже, сил нет, — после его слов столовая неожиданно взорвалась аплодисментами и одобрительными возгласами. Молчали только те, кто входил в группу Крышкиной.
— Мразь! Скотина! Вези теперь нас обратно! Вези, тварь!
— Пошла нах! — рявкнул Ерохин, краснея. — Права у тебя есть, машина в порядке, вот и вали со своей мамашей в Бражск. Сколько крови из меня попили… хоть теперь на душе полегчает…
Крышкина нарочито смахнула со своего места на пол тарелки с едой, заодно захватив и соседние. В ответ на возмущённые крики она грязно выматерилась и замахнулась снова, но вскочившие несколько парней мигом её скрутили и стали выводить из помещения. Дочка рванулась на защиту матери, понося всех не хуже родительницы, но Виктор сам выскочил из-за стола, влепив ей хорошего леща и разом заставив скандал затихнуть.
— Ты… меня ударил… — скорее не спросила, а констатировала свершившийся факт Катя. — … сволочь… ты… какая же ты сволочь…
— Я устал от ваших склок с соседями в Бражске и скандалов с тобой из-за мнения твоей мамы, постоянно не совпадающего с моим. Теперь вы сюда эту грязь привезли. Хватит. Валите обратно и грызитесь там сколько угодно.
— Я о вашем посёлке нехристей всем расскажу! — гневно выпалила Крышкина. — Чтобы каждая собака о ём знала, каждая! Може кто сюда и приеде, чтобы порядок навести. У-у-у, нехристи! Погибели на вас нету!
Их наконец вытолкали взашей из столовой, но мало кто продолжил есть, аппетит исчез почти у всех. Даже дети испуганно ёжились к матерям и отцам — настолько неприятным был этот первый инцидент в анклаве.
Ерохин дошёл до места парковки их автомобиля. Хоть половина средств, вложенных в покупку авто, была его, сейчас он всей душой жаждал поскорее разбежаться с этой вечно брюзжащей и постоянно заглядывающей в рот своей матери базарной бабой, не пропускавшей раньше ни одного дня, чтобы не поругаться с соседями. Катя вышла со своей мамашей из общежития через час. Виктор специально не заходил туда, опасаясь, что циничная и стервозная уже бывшая сожительница поднимет новый скандал или того хуже, начнёт валяться в ногах, прося оставить их здесь. Отрезать, так отрезать — это он решил ещё в столовой. Пока он помогал уложить в багажник и на задние сидения салона сумки, никто из них не произнёс слова. Лишь когда Катя села за руль «Гранты», она опустила стекло и с ненавистью проговорила: