Чумные ночи

Однажды на научной конференции я посетовала на примитивные шутки мингерских друзей в разговоре с весьма уважаемым мною голландским профессором, специалистом по истории Ближнего Востока и Леванта. Тот усмехнулся: «Ужасная несправедливость! Если бы ваши друзья знали вас по-настоящему, они понимали бы, что таких патриотов Мингера еще поискать!»

Сейчас мне жаль, что я не дала достойного ответа этому профессору-ориенталисту, воображающему, будто он удачно пошутил. Однако, пусть и выходя за рамки нашей темы, я хочу кое-что высказать без обиняков и ему, и моим мингерским друзьям, и читателям. В наши дни, когда давно минули времена империй и колоний прежнего образца, слово «патриот» служит лишь для повышения самооценки людей, которые одобряют все, что делает государство, думают только о том, как бы подольститься к власть имущим, и не имеют смелости критиковать правительство. А вот во времена Командующего Камиля, внушающего такое восхищение всем нам, патриотами называли героев, которые восставали против колонизаторов и со знаменем в руках бесстрашно шли прямо на строчащие без устали пулеметы.

Затянувшееся на двадцать с лишним лет наказание не позволило моим замечательным сыновьям, которых я так люблю, бывать на острове в то самое время, когда они учились говорить. В итоге они не то что не умеют объясняться на чарующем мингерском языке, но даже не знают ни единого его слова. Я пыталась учить их мингерскому, говоря, что стыдно не знать родного языка. Сыновья же с улыбкой напоминали мне, что никто в семье, включая королеву Пакизе, его не знает – только я и моя мама. Впрочем, и с ней я говорю по-турецки, так что наш родной язык – турецкий или, в крайнем случае, английский. Эта привычка моих детей подшучивать, а порой даже насмехаться над моей любовью к Мингеру, при попустительстве их отца, который каждый раз вставал на сторону насмешников (о чем я говорила и адвокату), в конце концов разрушила мой брак.

Раз уж речь зашла о патриотизме и языке, вспомню еще один печальный день моей жизни. В 2012 году в Стамбуле состоялся отборочный матч чемпионата Европы по футболу между сборными Турции и Мингера, чье население к тому времени приблизилось к полумиллиону человек. Мингерцы выиграли встречу со счетом 0: 1 благодаря назначенному на последней минуте сомнительному пенальти. И я, равно влюбленная в прекрасные турецкий и мингерский языки, испытала невероятную боль от того, что случилось потом. Разъяренные фанаты кинулись громить расположенные в Стамбуле мингерские рестораны и чуречные. (Помните отравленный чурек, погубивший доктора Илиаса?) Крушили витрины магазинов, в названии которых встречалось слово «мингерский»; некоторые из них были разграблены, отмечались и случаи поджогов. Тогда я на неделю спряталась от журналистов и вообще ото всех и решила, что лучше всего будет забыть об этих событиях. Так же я думаю и теперь.

Готовя к печати письма Пакизе-султан, я часто спрашивала себя, что подумали бы те, кто пытался выжить в Арказе 1901 года, избежав чумы и политических репрессий, если бы попали в город в 1950-е годы, когда я жила там с мамой. Мне кажется, они обрадовались бы, увидев достроенную в 1933 году величественную гробницу Командующего Камиля, памятники Камилю и Зейнеп и только Командующему, установленные в пяти важнейших местах города, реющие повсюду мингерские флаги.

Наверняка на них произвела бы впечатление новая пристань из мингерского камня, у которой без опаски могут швартоваться большие корабли, длинный крепкий пирс. А еще современная больница имени Зейнеп и Камиля, огромный Дом радио, построенный в мингерском стиле деревянного зодчества, но из бетона и розового мрамора, здания Университета имени Командующего Камиля, маленькая симпатичная Арказская опера и Мингерский археологический музей.

Зато многоэтажные дома, возведенные вдоль проспекта Командующего Камиля и на обращенных к морю склонах холмов, огромный «Парк-отель», напоминающий белую коробку из бетона, и установленные на крышах высоких зданий, чтобы видели пассажиры подходящих пароходов, огромные неоновые рекламы отелей и розовой воды, голубые и розовые, думается, оттолкнули бы пришельцев из прошлого.

Башню, заложенную к двадцатипятилетию правления Абдул-Хамида, достроили через много лет после Мингерской революции. На верхушку ее вместо часов установили поднятую-таки со дна морского археологом Селимом Сахиром статую богини Мины. (Одно время, находя в ней сходство с женой Командующего, ее хотели переименовать в статую Зейнеп.) Вскоре после окончания итальянской оккупации башню почему-то стали звать Мингерским монументом, и это название так за ней и закрепилось.