Чумовая попаданка в невесту

Не могу сказать, что мне не нравился этот вечный драйв. Отпуск, конечно, не помешал бы, но он пока ещё не положен. Да и после вчерашнего я поняла, что место княгини не обезопасит меня. Когда-то давно читала статьи в ЖЖ про отравленных жён Ивана Грозного, про их насильный постриг в монастырь, про клановые войны, в которых женщины были только лишь игрушками, и про себя радовалась, что живу в относительно мирное время. В моём мире достаточно соблюдать правила личной безопасности и уметь защититься от насильника. Здесь же удар может прилететь отовсюду. Даже от тех, кто ближе всех к тебе…

Потянувшись, чтобы поменять позу, я охнула от тугой, ноющей боли в мышцах. Надо же, всё равно болит! А ведь вчера меня парили в бане, да сильная чернавка старательно молотила тело пахучим липким берёзовым веником, а Прошка растирала, мяла, щипала. После охоты все мы в баньке мылись, только вперёд меня княгиня с Марией, а Светлану после впустили. Уж не знаю, что сказал матери Стоян, только та на невест даже взгляда не бросила, а тут же удалилась в свои покои. Мной завладела Прошка с зарёванным лицом, принялась тормошить, расспрашивать, подвывать даже. Правда, эти подвывания я быстро остановила, сунув ей мешочек, взятый из норы, а Фенечке из-под полы — Куся. Слабым голосом пробормотав: «Чтоб ни одна живая душа…», добралась до постели и рухнула ничком. Разбудили меня в баню, после, уже высушенную и тепло одетую в чистое, накормили, напоили и оставили в покое. Я видела, что Прошка разрывается от любопытства и желания попричитать, но решила все разговоры отложить до завтра.

И завтра наступило.

Прошка вплыла в горницу, аки челн с хоругвью. На расписном подносике дымилась чиния, распространяя по комнате сладкий терпкий запах ягод и мёда. Рядом лоснились румяными бочками пирожки — аппетитные, пухленькие и весёлые. А уж моя Параскева выглядела так, будто лично вчера взяла вука голыми руками — гордая, важная и довольная.

— С чего это ты светишься так? — спросила я. Не то чтобы мне так было интересно, но, спросив, ощутила приступ любопытства: никогда Прошка не была чему-то настолько рада.

— Боярышня моя! — пропела девчонка, ставя поднос на сундук. — Проснулася? Али наспавалася? Али вставать желаешь да наряжатися?

— Параскева! Что стряслось?

Мне уже стало страшновато. А уж как оделась моя девчонка — прямо сама боярышня, да и только. Платье новенькое, лента в косе вышитая, кокошник вместо обычного ободка… Не к добру это всё, ой не к добру!

— Что ты, что ты! Вот, покушай кисельку малинового, а после мы тебя умоем, причешем…

Фенечка тоже появилась в горнице разнаряженная, словно у неё свадьба. А на мордашке застыло выражение разделённой тайны, в которую я пока ещё не была посвящена. Прищурившись, велела им обеим:

— А ну, быстро мне всё рассказали! Мигом! Иначе не встану!

Я уже поняла, как надо на них воздействовать. Метод Богданушки. Патент можно получить и проводить мастер-классы…

Прошка даже не растерялась, как случалось обычно. Она повела головой легонько, словно пава (ага, Василиса Прекрасная рукой взмахнула…), и ответила:

— Скажу, боярышня, уж не серчай, голубушка! Али покушай спервоначалу, силы тебе нать.

Силы мне нать… Вот блин блинский. Неохотно я взяла пирожок, откусила, подставив ладонь под капнувший сок начинки, и кивнула:

— Давай, говори!

— Не гневайся, боярышня моя, а токмо Федот мне во всём признался, — тихонечко сказала Прошка, краснея ближе к ушам. — Молил никому ни словечка, а не могу тебе лгать. Ить всё сказал, что вчерась было в лесу промеж княжичем и нашим Яромиром.

— Вот болтун, — нахмурилась я. — Сказали ж ему молчать, как рыба об лёд… А он треплет языком!

— Он токмо мне… — замахала руками Прошка. — А я токмо тебе! Разве ж не разумею я? Да и не мог он мне не сказать…

И потупилась с какой-то новой улыбочкой на губах. Я бросила взгляд на Фенечку — та вдохновлённо изображала в лицах сцену пламенного признания в любви. Вероятно, между Федотом и Прошкой. Не выдержав, я фыркнула от смеха, а девчонка зашлась в своём беззвучном хохоте. Прошка почуяла неладное, обернулась и застала Фенечку застывшей в воображаемом поцелуе с вытянутыми губами.

— Ах ты, щучья дочь! — взвизгнула Прошка, хватаясь за полотенце, хлестнула мелкую, но та ловко увернулась и, корча рожицы, прыгнула за кровать, спряталась за моей спиной. Я вступилась за Фенечку:

— Отстань от неё! Лучше скажи, это правда? Ты с Федотом замутила?

— Мутила? Чёта я мутила? — даже обиделась Прошка. — Так, прогулялася до ограды и обратно…

— Ой ладно! Небось, целовалась, обнималась! — и я передразнила её, как Фенечка только что — зачмокала губами в воздухе. На меня Прошка сердиться не могла и смущённо затеребила в пальцах край полотенечка:

— Ну что же… Было дело… Может, он сватов заслать желает!

— Какие ещё сваты, ёшкин кот! Тебе сколько лет?

Я даже глаза закатила. Совсем с ума посходили! Ладно Прошка — молодо-зелено, но этот конь взрослый о чём думает?!

Прошка же выпрямилась, глядя строго и сердито:

— Пятнадцать минуло, боярышня. Самый срок замуж-то! Молви — благословишь ли?