Чушь собачья

Ратмиру самому нравилось, как гладко и округло выпекается у него за фразой фраза. Он выдержал паузу и продолжал:

– Только что, на перемене, я наблюдал за тем, как малышня с лаем гоняет по коридору на четырех. И, знаете, завидовал… Когда я был школьником, за такие проделки запросто могли упечь в интернат для дефективных. Я не шучу! Но наконец народ не выдержал и, образно говоря, порвал цепь. Тирания была свергнута. Суслов обрел независимость, то есть освободился от Баклужино, Сызново, Лыцка и прочих своих бывших районов. Сами районы, правда, называют это крушением колониальной системы, но тут они… как бы помягче выразиться…

– Брешут! – в восторге выпалил кто-то.

Ратмир улыбнулся. Дина Григорьевна, напротив, нахмурилась и чуть подалась вперед, высматривая, кто это там без команды подал голос.

– Преувеличивают, – мягко поправил Ратмир. – Но суть не в этом. Главное, что сусловчане в результате завоевали все мыслимые права, в том числе и право на собачью жизнь. Однако возникает вопрос… – Он вновь приостановился, оглядел серьезные внимательные мордочки. – Почему именно собаки? Есть же ведь и другие домашние питомцы: канарейки… бурундучки…

Вкрадчиво произнесенная фраза была заготовлена заранее и сработала безотказно. Класс обезумел. Хохотали с завизгом. Мысль о том, что кто-то может работать бурундучком, показалась нестерпимо смешной. Толстячок на передней парте раздвинул щеки, округлил глазенки и, втянув голову в плечи, мелко застриг выставленными напоказ передними зубами. Получилось довольно похоже.

Чувствуя, что овладел аудиторией, Ратмир покосился на строгий и, как сказали бы в девятнадцатом веке, длинночутоватый профиль Дины Григорьевны. Кажется, та была довольна.

– Собака, – переждав заливистый ребячий смех, проникновенно пояснил он, – не просто первое животное, прирученное человеком. Рискну сказать, что собака – лучшее из человеческих творений. Вы спросите: «А как же ракеты? Компьютеры?» Да, конечно. Ракеты. Компьютеры. Но они ведь, согласитесь, не живые. Бездушные. А в собаке человек хотел видеть не просто помощника, он хотел видеть прежде всего друга и поэтому стремился вложить в нее все лучшее, что было – или чего не было – в нем самом: верность, преданность, честность… – Ратмир насупился, крякнул и зачем-то огладил оттопыренный правый карман джинсов.

– А кошкой работать можно? – прозвенел жалобный голосочек.

– Руку, руку поднимать надо, если хочешь спросить! – немедленно одернула Дина Григорьевна.

Слово «кошка» Ратмира покоробило, но внешне на нем это не отразилось никак.

– Нет, – несколько отрывисто ответил он. – Кошкой работать нельзя. Это животное лишено понятия дисциплины, оно по природе своей не может ни служить, ни работать… Поймите меня правильно: лично я ничего против них не имею. Экстремалы наподобие булгаковского Шарикова с их незабвенным «душили-душили» симпатии у меня не вызывали и не вызывают. Да, я преследую кошку, но исключительно из охотничьего азарта. Без азарта в нашем ремесле – запомните это накрепко! – вообще ничего не достигнешь. Как, наверное, и во всяком другом… Взять исследователя или еще лучше – следователя. Вот он раскручивает уголовное дело, реализует, так сказать, свой охотничий инстинкт. И конечная цель его – отправить виновного за решетку. Дальше он теряет к нему интерес – во всяком случае, до следующего преступления. А моя задача – загнать кошку на дерево. Что с ней будет дальше – уже ее забота… Но я даже не о том. Кошка – это совершенно иная, а самое главное, чуждая нам психология. Не могу не вспомнить мой любимый анекдот. Старый-престарый…

Заскучавшие было детишки встрепенулись, уставились, предвкушая. Дина Григорьевна занервничала, тревожно повела длинным хрящеватым носом. Лада почему-то сидела, надув губешки.

– А анекдот такой. Пес лежит, думает: «Хозяин меня кормит, поит, лечит… Наверное, он – Бог. Кот лежит и думает: „Хозяин меня кормит, поит, лечит… Наверное, я – Бог…“

Снова засмеялись: бонна – с облегчением, детишки – несколько разочарованно. Лада не засмеялась вообще. Ратмир повысил голос: