Чуть-чуть считается

Не понравилось папе? А кто сказал, что папе не понравилось? Он сам? Так взрослые иногда думают одно, а говорят совсем другое. И тут, кажется, был как раз тот случай.

Витя торопливо набрал номер телефона.

— Это ты, Люба? Приходи давай быстрее к Феде. У меня, понимаешь, тут планчик есть. Один прямо очень интересный планчик. Приходи давай быстрее.

И Витя со всех ног помчался на Дегтярный переулок к Феде Прохорову.

Глава пятнадцатая

Разговор с иностранцем

В тесной Фединой каморке Витя, захлебываясь от волнения, изложил друзьям свой великолепный план.

— Неужели мы прямо такие уж тюти? — сказал Витя. — Неужели мы хуже Васи Пчёлкина? Ничуть мы его не хуже! Купим значков, и ещё побольше, чем он, наменяем у иностранцев этой самой жевательной резинки. Что, не наменяем?

Великолепная Витина мысль друзьям понравилась Правда, Люба не выразила особого желания принять участие в задуманном предприятии. Она сказала:

— Очень может быть, мальчики, что мы и наменяем резинки. Только вы уж, пожалуйста, без меня. Вы меня тоже поймите. Представляете, если узнают, чем занимается дочка Агафонова? Представляете? Я вам, конечно, помогу. Но вы уж, пожалуйста, без меня.

Довод Любы прозвучал убедительно. Ну, а Федю Прохорова уговаривать никогда не приходилось. Федя Прохоров понимал толк в истинном товариществе.

Значки купили в газетном киоске. На два Витиных рубля. На свои, Люба сказала, купит после. Если хорошо пойдёт обмен. Зачем раньше времени покупать? Вдруг ничего не получится.

Высокую набережную у пристани в городе называли «бродом». Здесь вечерами гуляли вдоль балюстрады по аллее, обсаженной деревьями, взрослые парни с гитарами и красивые девушки. Вдоль асфальтовой дорожки, у газонов стояли изогнутые садовые скамейки, цементные, покрашенные серебряной краской вазы-урны и такие же серебряные статуи физкультурников и физкультурниц.

У дебаркадера, приткнувшись борт к борту, отдыхали три многоэтажных туристских теплохода. Повисшее над Волгой солнце припекало совсем по-летнему. Многие мужчины поснимали пиджаки. У сундука-тележки с газированной водой толпилась очередь.

Как отличить иностранцев от наших, от советских людей, ребята не знали. Ни у Вити, ни у Любы, ни тем более у Феди никогда не было ни одного знакомого иностранца. Но всё же кое-какими сведениями, почерпнутыми из домашних разговоров, Люба располагала. Усевшись на скамейке рядом с физкультурницей, которая держала в правой руке весло, Люба сказала, что отличить иностранцев от наших не так и трудно.

— По одежде, — сказала Люба. — Они одеваются не по-нашему. И помятые. Гладиться-то им негде. Ещё они седые часто и с очень начищенными ботинками. Папа говорил, что у них прямо какая-то страсть чистить ботинки.

У серебряной физкультурницы на гордо отставленной ноге кто-то отбил пальцы. На месте большого пальца у физкультурницы торчал кусок ржавой проволоки. Люба вела себя как опытный конспиратор: она давала наставления Вите с Федей, а сама смотрела не на них, а на эту проволоку. Получалось, что она будто вовсе ничего и не говорила Вите с Федей. И даже вообще будто она не имеет к ним никакого отношения.

По аллее прогуливались мамы с детскими колясками и разные другие люди без колясок. Встречались и в помятой одежде. Но не в такой, чтобы очень.

Наконец Витя с Федей увидели человека, которого искали. Нужный им человек застыл у балюстрады, как памятник. Он был высокий, седой и сутулый. Ботинки, правда, блестели не очень, но походили на заграничные. Брюки вроде тоже были заграничные — в полоску. Серый пиджак из толстого материала небрежно закинут за плечо. И главное, на шее вместо галстука — шёлковый в горошек платок. И задумчивый взгляд.

Сутулый человек с пиджаком на плече стоял у загородки набережной и с усталой задумчивостью смотрел на Волгу.

— Во! — шёпотом сказал Витя. — Сразу видно, иностранец. Точно, Прохоров?

К задумчивому иностранцу друзья приближались не очень уверенно. Самое сложное заключалось в том, что они не знали ни одного заграничного слова. Как с этим туристом объясняться? Жестами? Васе Пчёлкину было хорошо — он уже два года изучал английский язык. А Витя с Федей должны были начать изучать английский лишь со следующего учебного года, в пятом классе.

— Э-э! — сказал Витя, остановившись в метре от иностранца и протягивая ему значок. — Э-э! М-м?

— М-м? — не понял иностранец.

— М! М! — обрадованно затряс головой Витя.

А Федя для большей выразительности сунул в рот указательный палец, прикусил его и умело показал, как люди жуют.

— О! — удивился иностранец и неожиданно совершенно по-русски сказал: — Вы что, ребята, глухонемые, что ли?

Сначала Витя с Федей на мгновение замерли. А затем дали такого стрекача, словно за ними гналась вся волжская милиция — и сухопутная, и речная. Они огибали мам с детскими колясками и ныряли между гуляющими. Они в страхе уносили ноги от неминуемого, как им казалось, готового вот-вот их настигнуть возмездия.

Глава шестнадцатая

Семь бед — один ответ