Чуть-чуть считается

— Да упал же твой солдатик! — возмутился Витя. — И совсем бы свалился, если бы не пузырёк.

— Какой пузырёк? Баллистическая ракета, — сказал Федя. — Солдатик чуть-чуть упал, а не совсем. Он вот так стоял. Видишь? Вот так, боком.

— А чуть-чуть у нас не считается, — полезла на защиту Феди Люба. — У нас считается, когда совсем.

— Чего чуть-чуть-то?! — заорал Витя. — Он у вас, выходит, чуть-чуть умер, а не совсем? Да? Так не бывает! Пароходу не важно, на сколько ты опоздаешь — на минуту или на час. Пароход всё равно уйдёт без тебя. Пароходу чихать, что ты опоздала чуть-чуть.

— Разве пароходы умеют чихать? — сделала очень удивлённый вид Люба. — Скажите пожалуйста. Вот не знала.

— При чём тут «чихать»? — взвыл Витя. — С вами же совершенно невозможно разговаривать! Так не бывает, чтобы люди умирали чуть-чуть! Поэтому, раз он упал, значит, считается!

— Люди сколько хочешь умирают чуть-чуть, — словно какая-нибудь учительница, умным голосом пояснила Люба. — Ты просто, Корнев, ничего не понимаешь. Боец был на грани смерти, но мы в госпитале применили все средства и спасли его. А опоздать, между прочим, очень даже можно чуть-чуть. Зачем сразу — пароходы? В кино, например. В кино сколько хочешь можешь опаздывать, и ничего особенного не случится. Ну, не пустят на журнал. Так я как раз и не люблю журналов. Я только настоящее кино люблю.

Вот и поговори после этого с Любой! Витя ещё не помнил случая, чтобы она когда-нибудь хоть на чём-то споткнулась и сдала свои позиции. Она вон даже с дядей Андрюшей полезла спорить и не пожелала ни в чём признаться. Но ведь про чуть-чуть-то она была совершенно не права!

— Выходит, и… — Витя стал лихорадочно подыскивать подходящий пример, чтобы хоть раз да сразить Любу, — ну и… потонуть, по-твоему, значит, можно чуть-чуть?

— Ясно можно, — пхикнула Люба. — Человек утонул, а его вытащили из воды, откачали, и он снова живой.

— Может, тогда и украсть можно чуть-чуть?! — совсем вышел из себя Витя.

— Конечно, — подтвердила Люба. — Тысячу рублей украсть — это много, а рубль — это чуть-чуть.

Нет, Витя совершенно не мог разговаривать с Любой. Он всем своим существом чувствовал, что она не права, а как доказать это, не знал. Любе что ни говори, она всегда находила отговорки.

— Да я же вовсе не про такое чуть-чуть! — не своим голосом взвыл Витя. — Ты отлично понимаешь, про что я говорю! Ты совсем врунья, Люба! Ты всё время врёшь! Я бы за такое враньё, как и дядя Андрюша, не знаю что делал! Я бы…

— Погоди, Витя, — примирительно сказал Федя. — Ну, погоди. Что ты кричишь? Ведь солдатик-то действительно не совсем упал. Вот посмотри, как он упал. Посмотри. Видишь — как. Не совсем, а чуть-чуть.

— Ничего я не хочу смотреть! — замахал руками Витя. — Сговорились?! Вдвоём против одного сговорились! Вы очень прямо прекрасно сговорились с Любой, Федя Прохоров! И поэтому у вас чуть-чуть и не считается. У всех людей считается, а у вас — нет. Зачем же ты тогда, интересно, Прохоров, сказал дяде Андрюше, что ты врун ещё похуже, чем Люба? Зачем? А потому, что ты действительно ещё похуже врун!

— Я сказал, что не я врун, — просопел Федя, — а мы с тобой. Ты и я.

— Ха-ха! — засмеялся Витя. — Ты и я. Почему это: ты и я? Ты меня, пожалуйста, к себе, Прохоров, не пристёгивай. Я совершенно не такой врун, как ты. Жалко, дядя Андрюша не знал, что ты ещё и на Васю Пчёлкина наврал. И тоже всё так же потихонечку, молча.

— Я наврал? — сунул куда-то под мышку нос Федя. — Когда же я наврал? Это как раз ты ему наврал. Иван Грозный спросил про Пчёлкина, а ты сразу ему и кивнул.

— Кто… кивнул? — совершенно изумился Витя.

— Ты, — сказал Федя. — Он спросил, а ты кивнул. Я ещё удивился: чего это ты вдруг киваешь? Сам притащил в школу резинку и сам киваешь.

— Я кивнул?! — задохнулся от бешенства Витя. — Врёшь ты, Прохоров! Это ты кивнул! Ты!!! Знаешь, кто ты такой после этого?

— Кто? — угрюмо поинтересовался Федя.

— Знаешь прямо кто?

— Ну, кто?

— Ты… — дрожащим голосом проговорил Витя, — ты прямо совсем нечестный человек, Прохоров. Ты ещё больше врун, чем сто тысяч Люб. Мне с тобой не то что играть в солдатиков, мне с тобой и разговаривать совершенно противно.

— Да? — снова со своим неприятным смешком всунулась Люба. — Скажите пожалуйста! Ему противно! А нам, думаешь, с тобой не противно? Нет, Корнев, нам ещё в миллион раз с тобой противнее. Даже в сто тысяч миллионов раз.

Глава девятнадцатая

Тили-тили тесто!

Ссора — это как с горки кататься. Если помчались санки, пока до самого низа не доедешь, не остановиться.

Вите показалось, что они с Федей сказали друг другу всё. Точь-в-точь, как тогда мама с папой, когда пришло письмо от деда. Сказали и доехали до самого низа. Дальше некуда.

Но оказалось, что можно и дальше.

Обычно, когда Витя с Любой шли домой, Федя отправлялся их провожать. Чаще всего — до водоразборной колонки.

На этот раз Федя отправился тоже.