Чуть позже зажглись фонари

– Полный абзац, что ты никуда не стала поступать! – подала реплику я.

– Это чтобы походить на Люсю? – съязвила Юля.

– Заткнитесь, вы… обе! – Ариша развернулась и выбежала из дома.

Как устойчивы в русском языке (да и в других языках) словесные штампы. Мне так и хотелось сейчас написать: «хлопнув дверью».

Но Аришка дверью не хлопала никогда. И никогда не кричала.

– Тихая, но вредная.

Я чуть не заплакала.

– И это пройдет, – утешила Юля. – У девчонки такой трудный возраст, а твой козел… Извини.

– У него тоже трудный возраст. Мужской гормональный кризис, читала?

* * *

Но я действительно была для Димона и Люсиных родителей помехой на пути к достижению целей: Димону хотелось походить на настоящих крутых бизнесменов, это «типа как с Рублевки» – то есть чтобы из дорогой машины выходила не верная жена, с которой прожили двадцать лет, а молодая самочка, обязательно хорошенькая блондинка, с длинными волосами, длинными ногами в мини, с загаром, подчеркивающим, что они только что из Майами или, на худой конец, из Испании. А Люсиным родителям страстно мечталось переселиться из небольшой съемной квартирки в областном центре по соседству с Голубицами, где спали они в три этажа, один над другим на самодельных кроватях, в просторный дом Димона, который он им, конечно, подарит. То есть не им, а очаровательной Люсе, а Люся всех своих заберет к себе… Такая вот рождественская сказка о добром дядюшке Сэме и милой несчастной крошке. И участок большой, и место чудное – Ока! И на машине Дмитрий Андреевич уже начал Люсю учить. Все идет к тому, что сказка станет былью: он любит Люсю и скоро ей все отдаст.

Нужно только, чтобы его старая, гадкая, мерзкая жена… лучше сама исчезла.

Подруга моя иронизировала, а я видела сны.

Сюжет повторялся: мужчина, лица которого я не могла разглядеть, пытался запихнуть меня в печь. Это был, так сказать, ремейк одного триллера девяностых.

Просыпалась я ночью с жутким сердцебиением.

А днем в который раз пыталась понять: почему я не вижу лица мужчины? Потому ли, что это Геннадий, отец Люси, который пока скрывает свои намерения? Или мое подсознание просто не хочет признать правды: лица мужчины во сне я не вижу потому, что мужчина этот не Геннадий, а сам Димон?

Люся по-прежнему жила в его доме и по-прежнему в качестве Галатеи. Ведь на роль Миранды она не подходила никак, и даже не из-за среды, в которой выросла, а из-за собственного воинственного отстаивания права жить в своей среде, быть в ней всем довольной и счастливой благодаря отсутствию «взрывающего мозги» высшего образования. Сценарий «Пигмалиона» Шоу тоже хромал: Люся упорно держалась за свою противную лексику, мотивируя тем, что сейчас даже «в компе» все так пишут.

Но Димон, всегда испытывающий ни с чем не сравнимый кайф попадая в центр внимания, с Люсей этот кайф испытывал постоянно: вот она выходила на шоссе из машины, открывала капот – и проезжающие сигналили ее крохотным шортам и алому топу, обнажающему часть спины. Тогда Димон высовывался в окно машины, чтобы все увидели, кто этими частями роскошного тела владеет.

Я так и вижу раскрасневшееся от переполняющего его счастья гордое Димоново лицо, выглядывающее из «кадиллака». Ведь короткие его ноги давно срослись с машиной, и вместо клоуна, волочащего по грязному асфальту темно-рыжую штанину, явил себя миру король-кентавр!

Со мной такого счастья у него никогда не было. Потому что я застенчивая. Во мне нет той здоровой доли истеричности, которая заставляет демонстрировать свои достоинства или превращать в оные недостатки. Я всегда старалась сесть в машине на заднее сиденье. Я люблю дорогу, люблю ощущение скорости, но не себя на дороге. Просто у меня другой тип получения удовольствий и другие удовольствия.

Например, Димон страшно боялся летать на самолетах и ненавидел больше всего взлет и посадку. Но стоило мне представить, что он спокойно спускается по трапу, и сказать ему об этом, как он успокаивался. Это правда. Но сама я, несмотря на вполне закономерное беспокойство перед полетом, как раз очень люблю момент, когда самолет набирает скорость и вдруг отрывается от земли. Это одно из самых сильных удовольствий для меня. А вот поездов я не люблю: после двух суток в поезде асфальт на дорогах под моими ногами и пол в квартире едет еще неделю.

И внимания к себе не люблю тоже. Мне больше интересен другой человек.

А Димону всегда был интересен только он сам. Это его личное признание. Но я под ним могу подписаться, как свидетель.

И рядом с Люсей он, конечно, себе очень нравился. Как выразилась Аришка: такой вот папик с тугим кошельком, в дорогом прикиде из центрального бутика, на крутой тачке, с купленной телкой.

– Пошло.

– Для тебя, ма, да, для толпы – привлекательно. Стаи таких Люсь носятся по Интернету, выискивая толстые кошельки. Ты отстала от жизни. И одеваешься… как…

– Как?

– Как-то (я поняла, что Аришка хочет выразиться помягче), ну… мне не нравится.

* * *