Чувство Магдалины

– Странная ты… – покачала головой Вика. – Очень странная, Маш. Любишь одного, бежишь к другому. А на свои чувства плюешь, выходит. Я понимаю, что ты это делаешь из каких-то внутренних побуждений, мне неведомых. Да и мало кому ведомых. Но одно я тебе могу сказать точно – долго ты здесь не продержишься. Сама знаешь, куда вымощена дорога благими намерениями. А жаль. Я привыкла к тебе. Всегда хотела такую подругу – чтоб на полном контрасте с моим характером.

– И я привязалась к тебе, Вик… Ты ведь очень хорошая на самом деле. И сердце у тебя доброе, только ты его почему-то в змеиную шкурку закутала. Но если шкурку убрать…

– Нет уж, не буду я ничего убирать, – усмехнулась Вика. – Так жить легче.

– Да? А мне наоборот… Может, мы по этому принципу и подружились?

– Так я тебе о том и толкую! Всегда хотела такую подругу, как ты.

– Мне очень будет тебя не хватать, Вика… – глаза Маши наполнились слезами.

– Ну, ладно, ладно! Что мы, будто прощаемся! Ничего, посмотрим еще, кто кого. Посмотрим, посмотрим… Ладно, пойду я, пожалуй. Мне еще к врачу надо зайти. Пока, подруга!

– Пока, – чуть слышно прошелестела Маша.

Маша проводила Вику, села в кресло, задумалась. Мыслей особенных в голове не было, а было что-то другое, похожее на печальное осознание неизбежности. Будто она уже знала, что ее ждет впереди.

Вернувшийся к вечеру Антон так и застал ее, сидящей в кресле с опущенными плечами, с руками, сложенными ладонь в ладонь. Подошел, сел перед ней на корточки, глянул в глаза:

– Что-то случилось, Машенька? Отчего ты грустишь?

– Нет, нет, все в порядке, – вяло улыбнулась она, отводя взгляд. – Просто голова разболелась к вечеру.

– Жаль. А я думал, мы сходим куда-нибудь, поужинаем. Но ничего, останемся дома, ляжем спать пораньше. Я совсем не высыпаюсь в последнее время.

Укладываясь в постель, он поцеловал Машу в щеку, потом в лоб. Выражение лица при этом было заботливым и сочувствующим – понимаю, мол, у тебя голова болит. Ни на что более не претендую… И уснул вскоре. Маша слышала, как он ровно и спокойно дышит во сне.

И снова навалилось на нее печальное осознание неизбежности, будто уже знала, что ждет впереди… И даже не так уж впереди, а совсем, совсем скоро…

Утром, случайно заглянув под кровать, она увидела сережку. Чужую сережку, очень красивую, с большим изумрудом. И даже не удивилась, а лишь констатировала про себя грустно – вот оно. Началось.

Держа сережку на ладони, она пришла на кухню, где Антон завтракал, спросила почти равнодушно:

– Что это, Антон? Я под кроватью нашла.

Он долго смотрел на сережку, долго промокал губы салфеткой. Потом свернул салфетку аккуратным треугольником, положил на стол, вздохнул тяжело. Потом так же тяжело выдавил из себя:

– Я не знаю, как тебе все это объяснить, Машенька… Я очень, очень виноват перед тобой. Но я справлюсь, обещаю тебе. Я все тебе расскажу, все объясню, это долгий разговор, и потому давай не сейчас, ладно? Давай вечером. И знай одно – ты мне очень дорога, Машенька. Все у нас будет хорошо. Все будет так, как я обещал.

Антон глянул на часы, быстро поднялся из-за стола. Слишком быстро – даже для обычной утренней торопливости. Также быстро шагнул к Маше, клюнул губами в щеку. И ушел. А она так и осталась стоять, держа в ладони сережку с изумрудом.

Позвонившая через полчаса Вика спросила озабоченно:

– Чего такая вялая с утра, случилось что-нибудь, да?

– Я сережку под кроватью нашла, Вик. Чужую.

– О-о-о… – понимающе протянула Вика и тут же переспросила жадно: – Антону успела ее показать?

– Ну да…

– И как он отреагировал?

– Да никак. Сразу заторопился и ушел. Сказал, что вечером все объяснит.

– Понятно. Паузу взял, значит. К вечеру подготовится, придумает легенду. Только что тут придумаешь, и без того все ясно. Тебе в этой ситуации лучше самой действовать, Маш.

– В смысле?

– Да без всякого смысла! Действовать, и все тут! Надо позвонить этой секретарше и задать вопрос в лоб – когда, мол, успела в моей постели покувыркаться? Неприятностей хочешь, сволочь такая? Нарываешься, да? Не знаешь, с кем дело имеешь?

Вика распалялась в грозных интонациях все больше, будто сама вела разговор с невидимой соперницей. Потом вдруг остановилась, спросила резко:

– А хочешь, я ей позвоню, а? Как бы от твоего имени? Ох, душу отведу… Этой Аглае мало не покажется, точно тебе говорю!

– Нет, Вика, не хочу, – выставила впереди себя ладони Маша. – Спасибо тебе, конечно.

– Да почему?!

– Потому. Не хочу, и все.

– А, ну да… Я ж забыла, что ты у нас такая, блаженная и смиренная Мария Магдалина. Вот и получишь под зад коленом, что ж… Фу, Машка, разозлилась я на тебя, ей-богу. Сейчас еще чего-нибудь наговорю, потом жалеть буду! Ладно, пока, перезвоню ближе к вечеру.

Время потянулось бестолково и тягостно – Маша не могла себе найти ни дела, ни места. Слонялась по квартире, обхватив себя руками, надолго застывала у окна. К тому же день выдался хмурый и ветреный, и голова разболелась ужасно. Когда снова зазвонил телефон, Маша ответила почти автоматически, даже не глянув на дисплей. Думала, опять Вика.