Его баритон выуживает откуда-то из-под кожи тот вечер, пихает его в стеклянный шар и демонстрирует мне. Наслаждайся.
— Кто это? Ты была с ним в девятой комнате? Вас видели!
Железный солдат по имени Тора превращается в мини-девочку. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не врезать герру Шульцу. Ради какого-то толстяка она снимает броню, а мне даже не разрешила к ней прикоснуться.
Тора сжимает кулаки.
— Он сдавал экзамен.
— Экзамен? Сколько месяцев он тренируется? Или лет?
— Захар новенький… — На ее лбу проступает вертикальная морщина. Глубокая, чужая, раскраивающая молодую кожу. Делящая Хлопушку на две симметричные части. Правая — солдат, левая — моя мини-девочка. — Клянусь, я бы ни за что не подвергла его такой опасности! Я все контролировала.
— Ты не в себе, — багровеет Шульц. — Das ist schrecklich!
Его лоб лоснится, словно облитый фритюром.
— Я. Все. Контролировала.
— Марш ко мне в кабинет!
Наша странная компания устремляется конец коридора, а затем — каменеет перед массивной дверью. Но герр Шульц не успевает нас впустить: его окликает девица в ярко-розовых лосинах. Лак на ее ногтях облупился и выглядит, как мини-карта Карибских островов.
— Приветик! Я к тебе насчет Дианы. Или ты занят? — Девица с подозрением косится на меня.
Она старше нас на лет десять, если не больше, но голос совсем детский.
— О, надо же. Все в сборе. Что ж, прошу.
Мы проскальзываем в кабинет, заваленный часами и бутылками спиртного. Высокие стулья, стойка, тянущаяся вдоль стены, бокалы… Если бы не разбросанные повсюду документы, помещение вполне бы подошло для бара.
Герр Шульц приземляется на край стола и снимает очки.
— Кого же ты привела, Тора? — спрашивает он и протирает стеклышки-лампочки краем галстука. — Нам очень интересно.
Девица в лосинах плюхается рядом с ним и обнимает его за плечи. Тора касается моего запястья, молчаливо просит о помощи, но здесь, в серых каменных сотах, этот жест явно лишний.
— Позвать твоих родителей? — цедит герр Шульц.
— Нет… — хрипит Тора. — Нет. Дело в том, что… Захар не понимал, куда ввязывается. А я объяснила.
Человек-фритюр высвобождается из объятий девицы и шагает к нам.
— Не понимал? Как так? Он ведь с рождения слышит?
— Да, но он не знал о нашей… О нашей организации.
— Почему? Вы ведь с ним друзья. Или нет?
— Бруно, ты что, слепой? Они же влюблены друг в друга по уши. — Девица подплывает к герру Шульцу и начинает массажировать ему шею. — Как тебя зовут, герой?
— Захар, — выдавливаю я. — Хочу работать у вас.
Тора отпрыгивает в сторону. Если бы она была ежом, то, наверное, свернулась бы в клубок от моего заявления.
Девица взлохмачивает волосы.
— В-о-о-от! Он пришел, чтобы спасать людей от Zahnrad. Все не так плохо, милый.
— Но она отвела его в комнату номер девять, Лида. Как на экскурсию!
— Я займусь наказанием наших голубков, если позволишь.
— Ладно, — неохотно сдается тот. — Если вы двое приблизитесь к той комнате ближе, чем на километр, я запру вас там и не выпущу!
Мы с Торой упираемся взглядом в пол. Я ощущаю себя ребенком, не надевшим в снегопад шапку. И все же в этом огромном человеке с раскрасневшимся лицом нет ничего, что могло бы испугать. Он похож на кота, которому девица в ярко-розовых лосинах изо дня в день обстригает когти.
— И зарегистрируй его, Тора! Завтра посмотрим, что он за зверь.
Голос Бруно напоминает бульканье. Закипевший куриный бульон.
— Хорошо, герр Шульц, — кивает Хлопушка.
Мы прощаемся со странной парочкой и погружаемся в суету коридора. Я бы забаррикадировал вход в кабинет огромным шкафом — скорее из-за «ногтереза» в лосинах, чем из-за Бруно. Держу пари, ее доброта и мягкость вот-вот лопнут, как попкорн на сковороде.
Мы спускаемся на этаж ниже и бредем к каморке со стеклянным окошком. Старушка с гулькой и самыми яркими в мире румянами записывает мое имя. Год рождения. Адрес. Информацию о родных. Образование. Цели. Что со мной не так.
— Деньги понадобились, — буркаю я.
Почему из прошлого нельзя вырезать снежинки? Или строить кораблики? Почему оно не оттирается, как мел с кирпича? Сколько булыжников к нему привязать, чтобы оно не всплывало?
Старушка всучивает мне ключ.
— Вам на первый этаж. В крыло, где общежитие.
Я подписываю внушительную стопку бумаг, после чего Тора в полном безмолвии провожает меня до моей комнаты.
В общежитии никого нет. Тишина — как в склепе. Давит, давит, давит на нас, а расколоть не может. По крайней мере, Хлопушку. Я-то нерешительный, со мной бороться — плевое дело.
Тора машет мне на прощание, словно ничего не произошло. Я не выдерживаю:
— Да что с тобой?
— Заткнись, Захар. Я так много сил приложила, чтобы тебя здесь не было, а ты взял и все испортил!
Тора пятится, мотает головой, а затем — разворачивается и убегает от меня, как в тот день, когда мы играли в прятки с Пашкой.
Я снова для нее враг.
Чайник.
Давно забытый кролик оживает.
Я смотрю ей вслед и понимаю: моей Торы больше нет. Но что, если ее и не было? Если я совсем псих? Что, если нет ладоней на стене? Нет крохотной спальни и крохотного шкафа? Нет Ласточки?
Что, если ничего нет?